–  Все зависит от того, кого и почему убивают, – пояснил Трист.

Она пробуравила его взглядом:

–  Наконец-то ты сказал правду. Это мне нравится. Но моя цена остается прежней. Ты платишь мне деньгами и собой.

Трист снова задумался над тем, какой у него выбор, и пришел к выводу, что никакого.

–  Может, тебе помочь? – спросила Софен.

–  Это как? – удивился Трист, не зная, как это понимать: как угрозу или как предложение.

–  Погоди минутку. – Софен шагнула к двери, за которой были улица и тьма. Привстав на цыпочки, она сняла с высокой полки что-то вроде металлического зеркальца и ушла в тень.

Полыхнула пурпурная молния без звука, только тонкая струйка дыма потянулась от дверей, будто там жгли благовония.

Трист вскочил и схватился за короткий меч, который всегда носил под плащом на поясе. Странный, почти цветочный аромат заставил его нахмуриться.

–  Софен? – позвал он и сделал шаг к порогу.

В дверь вошла прекрасная женщина.

Трист был поражен этим видением и особенно его сходством с самой Софен, какой она могла быть лет шестьдесят тому назад. Ее роскошные черные волосы блестели, как зеркало, синие глаза искрились. Полные губы, высокие скулы. Сбросив плащ, она осталась в элегантном белом платье, скроенном на хорошую фигуру, которую оно не обтягивало, но лишь немного облегало, намекая на то, что скрытые детали придутся ему по вкусу.

Новая женщина насмешливо проговорила:

–  Можешь закрыть рот.

–  Кто ты? – спросил Трист.

–  Та, кем ты брезговал минуту назад. – Она хрипловато усмехнулась. – Магия – реальность, в которой воплощаются все желания. Это лишь иллюзия того, какой я была когда-то, она продержится час или около того, так что не теряй времени.

Трансформация была столь изумительной, что он не находил слов.

–  Я… даже не знаю. – Он колебался.

Она придвинулась к нему так близко, что он вдохнул аромат чистоты, исходящий от ее кожи, свежесть ее дыхания. Почувствовал прикосновение упругой груди. Морщины, печаль – все исчезло с ее лица.

Крепко держа Триста за руку, она потянула его за собой во тьму.

Рандур и сам видел, что выглядит сногсшибательно.

Он всегда был парень что надо, но сегодня сам от себя не мог отвести глаз, так и глядел не отрываясь в большое зеркало в позолоченной раме. С зачесанными назад волосами, в черных узких бриджах по последней моде, в синей рубашке и камзоле в тон, в черном коротком плаще, лишь подчеркивавшем все это великолепие, он был готов ко всему. Вот к чему приводит жизнь в Виллджамуре.

Эйр даже дала ему кое-какие украшения: простую серебряную цепочку на шею и два кольца. И вообще, она так его поддержала, что он готов был душу свою ей отдать, если бы мог. Самый дорогой ее подарок был не в деньгах, а в участии. Только с ней он получил то, чего ему, вероятно, не хватало всю жизнь, – возможность любить кого-то.

Долг перед матерью, обязанность продлить ее жизнь как-то незаметно отступили на задний план.

–  Перестань вертеться перед зеркалом. – В его покои вошла Эйр. – Тебя прямо не оторвать от него.

Рандур повернулся к ней и замер:

–  Да ты и сама отлично выглядишь.

Она шла к нему, ее ослепительный новый наряд подчеркивал плавность ее движений. Броское, поразительно откровенное платье винно-красного цвета льнуло к каждому изгибу ее тела, делая ее взрослее, утонченнее и соблазнительнее. Ее волосы украшали черные ленты, а на каждой скуле темнела накладная татуировка.

Она приблизилась к нему такой знакомой и в то же время какой-то новой походкой и сказала:

–  Должна ли я считать это редкое для тебя молчание по-хвалой?

–  Ага, – кое-как выдавил он, но потом опомнился: – Эйр, ты невероятно хороша.

–  Надо признать, что и ты тоже недурен. Ну как, мы готовы?

–  Да, а твоя сестра?

–  Она уже спускается.

–  С кем она танцует?

–  Ни с кем, по закону ей как императрице положено держаться вдали от веселья. Видимо, ее никто не достоин.

–  Грустно это как-то, – заметил Рандур совершенно серьезно.

Войдя в бальный зал, они оказались в центре всеобщего восхищенного внимания. Все самые могущественные люди империи были здесь, каждый в своем лучшем наряде. Блики света отражались от золотых и серебряных украшений и зеркал. Тысячи свечей, сотни фонарей.

В дальнем конце комнаты играл заводную мелодию небольшой оркестр, скрипки вели, арфы создавали фон.

Люди приветствовали Эйр и Рандура, и она отвечала им со всей вежливостью, на какую была способна, а Рандур сохранял свою обычную холодную отстраненность.

Взгляды и шепот всех присутствующих неотступно следовали за ними. Крупные землевладельцы и промышленники, генералы в отставке, влиятельные чиновники, члены Совета с супругами – все были здесь. Эйр не смущало такое внимание, ведь сейчас она была счастлива как никогда. С помощью Рандура она овладела искусством танца лучше многих дам из общества. Ну и конечно, ее ободряло присутствие Рандура, несомненно самого красивого мужчины в зале.

Важные люди – члены Совета в особенности, – конечно, не сочтут Рандура достойным, решат, что он не сможет стать частью имперского порядка. Но для нее это было абсолютно не важно и ничуть не волновало. Если придется, она оставит ради него и сам город, и свое привилегированное положение в нем.

А вот и Рика в окружении целой толпы советников. Роль императрицы быстро пришлась ей впору: она умеет сохранять спокойствие и серьезность, но знает, когда нужно улыбнуться, а когда и посмеяться.

Любя сестру, Эйр не могла не видеть, что отношения между ними изменились. И не то чтобы Рика стала другим человеком, просто близость, существовавшая между ними в детстве, ушла. Вместе с титулом правительницы империи Рика получила целый набор приоритетов, в соответствии с которыми строилась теперь ее жизнь.

–  Только погляди на этих, – презрительно шепнул ей Рандур.

По залу скользили пары танцоров, они то замирали в изысканных позах, то двигались под музыку дальше. Эйр подняла на него вопросительный взгляд.

–  Не танец, а полный отстой. – Он вскинул голову. – Мы с тобой танцуем в разы лучше.

Даже она, новичок в искусстве танца, не могла не заметить, как трудно дается многим танцорам ритм, как неловко ступают женщины, совсем не шевеля бедрами и сутулясь, а их партнеры и того хуже – обнимают своих дам так, словно руки у них из камня.