Именно таксофилическая потребность лежит в основе нашей реакции на красоту. Когда мы впервые слышим пение некой птицы или гуляем по саду, в котором раньше не были, и наслаждаемся звуками или цветами, мы говорим: «Какая красота!» Кажется, что источником наслаждения является пение птицы или сад, но на самом деле этим источником стало новое впечатление, которое наш мозг сравнил со всеми прежними впечатлениями в соответствующей категории. Пение птицы моментально сравнивается с пением птиц, которых мы слушали ранее, сад — со всеми виденными до того садами. Прекрасное распознается только в сравнении, оно относительно, а не абсолютно.

Но если красота появляется лишь в результате сравнения, то же можно сказать об уродстве, и разницу между ними нам ещё только предстоит определить. Всё зависит от того, как именно мы создаем кластеры, когда классифицируем мир вокруг нас. Каждый кластер или категория объединяет объекты определённого типа с общими свойствами, которые делают их похожими, но не идентичными. Распознав свойства данного объекта, мы размещаем его в том или ином кластере. Чем больше у двух объектов общих свойств, тем ближе они расположены друг относительно друга в нашей таксофилической схеме. Этот важный процесс часто идет на подсознательном уровне, и мы не понимаем, что заняты классификацией. Фактически мы создаём свод критериев, определяющих, что такое «птичье пение» или «сад». Услышав пение птицы или увидев сад, мы подсознательно анализируем, насколько эти объекты соответствуют установленным критериям. Если мы решили, что птичье пение — это длинная последовательность чистых звуков различной высоты, пение конкретной птицы будет для нас красивым, если оно выделяется именно по этим параметрам. Если последовательность звуков короткая, резкая и повторяющаяся, мы посчитаем такое пение плохим или некрасивым. Если мы решили, что сад — это буйство красок и растения с большими лепестками разных цветов и оттенков, конкретный сад мы опять же будем оценивать по соответствию этим критериям.

Предположим, что мы, напротив, предпочитаем более тихое, приглушенное пение птиц или неяркие цветы. В этом случае и наша шкала ценностей, и наша реакция на поющую птицу или сад будет другой. Мы сочтём птичье пение слишком навязчивым, а краски сада — слишком кричащими. Отсюда ясно, что красота — понятие относительное. Эстетическое восприятие зависит от прежних впечатлений, складированных в мозгу и сформировавших те или иные критерии для птичьего пения или сада. Но если мы все живём в одном и том же мире, откуда берутся различия в восприятии?

Ответ на этот вопрос кроется в процессе, который мы назовем «обобщение раздражителей». Возьмём простой пример: если маленького мальчика кусает собака, он может возненавидеть всех собак на свете. Страх перед одной собакой распространяется на всех остальных собак любых пород. В один момент собаки становятся для мальчика гадкими, злыми, вонючими бестиями, хотя раньше все они входили в группу объектов, привлекательность и красота которых разнились. До нападения мальчик, как и большая часть людей, был способен воспринимать незначительные отличия одной собаки от другой; может быть, он делал это не так хорошо, как судья на собачьей выставке, и все же определённые критерии оценки собак у него имелись. После нападения эти критерии исказились. Теперь мальчик не может назвать красивой ни одну собаку. Подобное обобщение раздражителей может коснуться объектов любого типа. Если женщину жестоко избили у розового куста, она может возненавидеть розы на всю оставшуюся жизнь. Если другая женщина у того же розового куста потеряет голову от любви, в её сознании может произойти обратный процесс.

Схожим образом на нас влияет множество событий и явлений. Когда мы узнаем, что некто, кого мы презираем, обожает птичье пение, нежные трели, вполне возможно, в одночасье станут казаться нам раздражающей какофонией. Если некто, кого мы уважаем, любит свиней, вскоре мы будем считать красивой и хрюкающую свиноматку. Когда некий предмет, стоивший однажды гроши и имевшийся в каждом доме, становится очень дорогостоящей редкостью, мы моментально замечаем, что он, оказывается, красив, и удивляемся тому, как мы не разглядели его красоту раньше.

Возможно, кому-то приведенные примеры покажутся банальными, но мы должны помнить о том, что многие люди, не желая замечать очевидного, по-прежнему считают красоту неотъемлемым свойством той или иной вещи. Наиболее ярко подобные представления о прекрасном проявлены в мире «женских прелестей» с его конкурсами красоты и идеальными моделями. Веками мужчины спорят о том, какие женщины красивы и почему, но ни один из них так и не сумел решить эту проблему раз и навсегда. Красотки различных эпох и стран очень не похожи друг на друга. Тем не менее, всегда есть мужчины, считающие, что красивые женщины именно таковы и не могут быть никакими другими. Одни считают, что прекрасная девушка непременно должна быть полной; другие — что стан её должен быть тонким и гибким; третьи — что фигура у красивой девушки походит на песочные часы. Что касается лица, разные страны и эпохи предъявляли его частям и их пропорциям самые различные требования. Прямые заостренные носы и маленькие вздернутые носы; голубые глаза или тёмные глаза; узкие губы или толстые губы — у всякого варианта есть свои поклонники.

Из-за этих вариаций чрезвычайно интересно наблюдать за тем, как выбирают «международных» королев красоты, например, на печально известных конкурсах «Мисс Мира» и «Мисс Вселенная». В ходе этих «состязаний» девушек из стран с напрочь отличающимися идеалами красоты оценивают так, будто все они принадлежат одной и той же культуре. Как следствие, подобные конкурсы превращаются в бессмыслицу и оскорбляют все участвующие в них страны, кроме западных. Получается, что красавицы из Китая или Африки должны соответствовать стандартам красоты не своих стран, а западной цивилизации. Если побеждает чернокожая или азиатская красавица, то лишь потому, что она сложена как белая женщина. Девушкам из стран, где главными признаками красоты считаются выступающие ягодицы, удлиненный клитор или необычно большие половые губы, на этих конкурсах делать нечего — они все равно не дойдут до полуфинала.

Раньше единственными критериями, на которые ссылалось жюри при отборе участниц конкурсов вроде «Мисс Мира», были «вайтлз» (от английского vital statistics) — объемы груди, талии и бедер женщины. У средней победительницы конкурса красоты второй половины XX века эти объемы составляют 90–60—90 (в сантиметрах). Мы не можем сопоставить их с «вайтлз» реальных женщин более отдаленных эпох, но если предположить, что сохранившиеся женские статуэтки дают нам представление об идеале женской красоты своего времени, окажется, что этот идеал очень сильно менялся. Одной из первых таких «королев красоты» является Венера Виллендорфская, небольшая статуэтка из камня, найденная в Центральной Европе. У Мисс Каменный Век (20 тысяч лет до н. э.), послужившей моделью скульптору, «вайтлз» были 240–225—240. Для сравнения: Мисс Долина Инда (2000 год до н. э.) — 115—85—160; Мисс Кипр (поздний бронзовый век, около 1500 года до н. э.) — 110–106—112; Мисс Амлаш (около 1000 года до н. э.) — 95—112–200, в ту же самую эпоху «вайтлз» Мисс Сирии — 78–66—90.

Понятно, что, перебирая местности и эпохи, мы столкнемся с настолько разными идеалами женской красоты, что следует оставить надежду обнаружить самую совершенную девушку на свете, которая казалась бы прекрасной всем и каждому. Это, разумеется, не означает, что нет такого явления, как основные «женские» сигналы, и что у мужчин не бывает врождённой реакции на эти сигналы. Тендерные сигналы и эротические телодвижения свойственны нашему виду, как и всем остальным животным. При этом эротические сигналы такого рода могут подавать любые представительницы женского пола вне зависимости от того, насколько прекрасными или безобразными они считаются по местным стандартам. У уродливой женщины, как и у красивой женщины, есть полный набор женских анатомических признаков и репродуктивные органы, она может быть верным другом и обладать прекрасным характером, однако, несмотря на все эти качества, мужчина может находить её внешность столь непривлекательной, что не станет стремиться к тому, чтобы с ней спариться.