Впрочем, бить пока никого не требовалось. Гидросамолет дал им достаточный запас расстояния для того, чтобы даже те из местных, до кого успели дойти слухи о вышедших из камней демонах, не увязывали их с заморскими купцами, пусть и щеголяющими в странных пятнистых одежах. Варвары, что с них взять, припомнил старшина услышанную краем уха реплику, их только пожалеть можно, не ведающих Серебряного закона.

Страна непуганых идиотов – вот что такое этот «благословенный Эвейн», решил Сидоренко. Такой неколебимой уверенности в собственной правоте он не встречал даже среди носителей идей чучхе. Те узкоглазые были просто фанатиками, яростно не замечавшими реальный мир вокруг – или пытавшимися переделать его в соответствии со своими бредовыми воззрениями. Местные же… похоже, они просто помыслить не могли, что возможно жить по другим, нежели в Серебряной империи, законам. В нашем мире так смотрели когда-то на чужеземцев жители Поднебесной, но европейские варвары с громыхающими штуковинами быстро отучили их от этой привычки.

Ничего, с веселой злостью подумал Сидоренко, будет и на вашей улице праздник – Великой Октябрьской, или какие у вас там месяцы, Социалистической революции. Скоро за вас возьмутся не лопухи и дилетанты типа Марксленовича и Кобзева, а настоящие профи. Они найдут ваших недовольных – а такие есть всегда и везде, даже в раю, – и начнут петь им песни о всеобщем равенстве и социальной справедливости. Дадут вам вождей – из ваших же, самых недовольных, недаром Кобзев припрятал этого колдуна-недоучку у себя, не отдал тогда Марксленовичу. Вот он нам сейчас пригодился… и еще пригодится. А тот чует, падла, потому и прибежал тогда, после разгрома их лагеря, прямиком к нам, а не разбежался по лесам, как остальные.

И вот когда вы, наслушавшись этих сладких песен, тоже захотите строить рай на земле… а вы захотите, у вас нет иммунитета, и те наши олухи, что перебежали к вам, – вы их не будете слушать, а даже если выслушаете – не поверите, потому что это не уложится в ваши плоские мозги Вот тогда-то начнется самое веселье! Я знаю, бормотал себе под нос Сидоренко, выходя на площадь, я уже видел такое не раз.

Вон в той башне, где сейчас живет градоправитель, расположится местная чека – или гестапо, или инквизиция, или Комитет Высшей Социальной Справедливости, – это уж как вам захочется ее назвать. И город вымрет, и только патрули будут стучать коваными подошвами по брусчатке – этот дом? или этот? А вы будете сидеть за запертыми ставнями и вслушиваться в этот стук. И будете спасаться, как крысы, за тридевять земель, у тех самых варваров, на которых вы сейчас взираете свысока, потому что чем цивилизованнее кажется народ внешне, тем ужаснее вылезает наружу его звериная сущность.

И это мне остается только пожалеть вас. Живите уж… сколько вам осталось, взирайте на нас свысока. Облезлых крыс тоже пинали ногами – а крысы-то были чумные.

А пока… пока мы с вами поторгуем.

Сидоренко, пригнувшись, вошел в общую залу постоялого двора, степенно раскланялся с возвышавшимся над стойкой хозяином, поднялся по отчаянно скрипящей лестнице на второй этаж и коротко простучал по двери условленную серию – три коротких, два длинных, короткий.

– Ну! – воскликнул пузатый снабженец, едва только старшина показался на пороге. – Шо там?

Сидоренко неторопливо закрыл дверь, скинул с плеча мешок, медленно, не обращая внимания на приплясывающего от нетерпения Аркашу, развязал тесемки, запустил в глубь мешка руку, пошарил и, вытащив наружу самую обыкновенную алюминиевую ложку, продемонстрировал ее для всеобщего обозрения.

– Вот, – гордо заявил старшина. – Самый что ни на есть ходовой товар. На ура будут улетать. – И он выложил рядом на стол одну к одной три золотые монеты, которые дал ему за такую же ложку здешний ювелир.

* * *

Обри Норденскольд погрузился в свои невеселые мысли не настолько глубоко, чтобы не заметить доносящийся из-за одной из палаток подозрительный шум. За последние дни он привык жить вполуха и вполглаза. Напряжение в лагере нарастало. Донимаемые постоянными налетами партизан на патрули, запертые в тесных границах оборонительного периметра, нарастившего уже поверх внутреннего слоя минных полей череду наблюдательных постов и целую сеть датчиков, только и спасавших часовых от внезапного нападения – уже три или четыре раза туземцы пытались пройти мимо дозоров, отводя им глаза, – морпехи зверели и подчас срывали зло на своих же товарищах.

Обри взял за правило все свободное время – верней сказать, выкроенное с большими трудами от прочих занятий – проходить по лагерю. Присутствие командиров еще как-то сдерживало солдат, но майор с ужасом ощущал, что группа вторжения все больше превращается в неуправляемую банду, готовую крошить из М-16-х все, что движется.

Вот и теперь… Заглянув в тесный закоулок, образованный тремя брезентовыми стенками и грудой ящиков, он увидал там уже ставшую почти обыденной сцену – двое морпехов пытались вытрясти душу из третьего. Причину ссоры определить было нетрудно. Рядом, на пустом ящике, валялись стаканчик для бритья и пара игральных костей.

Первым побуждением Обри было вызвать МП. Пускай разбираются. Подполковник Макроуэн, при всех своих недостатках, требовал неукоснительной дисциплины во вверенных ему частях, и драчуны пожалеют, что на свет родились, – если попадутся. Большинство старалось не попадаться и тем более – выдавать своих, так что бытовой травматизм в лагере подскочил пугающе, причем большинство солдат падали так неудачно, что зарабатывали синяки под глазами, на скулах и в прочих не вполне убедительных местах.

Но потом майор Норденскольд заметил украшающую безвинного страдальца морковную шевелюру и решил, что справится сам.

– Рядовой Малрайан!

Все трое участников мизансцены, услышав голос Обри, застыли, как это бывает с застигнутыми врасплох, в самых нелепых позах.

– Опять жульничаем? – риторически поинтересовался майор, вертя в руках потертый кубик.

– М-гм… – растерянно подтвердил один из обидчиков жуликоватого ирландца, отпуская свою жертву.

– Блин, да кровью Христовой клянусь, майор, не жульничал я! – воскликнул Патрик Малрайан, проворно падая на колени. – Господь свидетель!

– И кости у тебя, значит, не утяжеленные… – полувопросительно заметил Обри, подкидывая кость в руке.

– Надсверленные! – воскликнул Малрайан горячо. – Вот вам крест – надсверленные! Но не эти же, сэр! Вот они, – он принялся доставать из рукавов кубики, – вот они! А эти, – он мотнул подбородком в сторону Обри, – эти самые что ни на есть честные! Сэр, ни за что страдаю, сэр!

От такой наглости оба обманутых вначале оцепенели, а потом, забыв о присутствии адмиральского адъютанта, изготовились продолжить экзекуцию.

– И много ты успел навыигрывать? – полюбопытствовал Обри.

Первый морпех смущенно прокашлялся.

– Да мы ему не отдали, – сознался он тоном школьника, уличенного в списывании на экзаменах. – Ну, сэр, посудите сами – у него шестерки через раз выпадали. Что тут подумать? Он же жулик известный…