В результате к концу 1960 года на Кубе не осталось никакой американской собственности, за исключением базы Гуантанамо. Кубинское правительство сосредоточило в своих руках основной капитал страны. Преобладающим в экономике стал государственный сектор. Это позволило Фиделю Кастро взять курс на быструю индустриализацию, приступить к строительству нефтеперерабатывающих, машиностроительных, химических заводов, начать замену старого, большей частью американского, оборудования на новое.

Благодаря этому за девять месяцев 1960 года в сравнении с таким же периодом 1959 года промышленное производство в стране увеличилось на 35 процентов. Если в первом полугодии 1959 года на зарплату по стране ушло 428 миллионов песо, то за аналогичный период 1960 года – 561 миллион песо.

Правительство Фиделя Кастро в короткие сроки практически полностью искоренило неграмотность. Не менее оптимистичными были первые результаты аграрной реформы. За год с начала ее осуществления на Кубе было создано 880 (без учета «сахарных») сельских кооперативов, 550 из них были земледельческими. ИНРА непосредственно руководил деятельностью 500 скотоводческих предприятий, по типу совхозов, где сельскохозяйственные рабочие получали фиксированную зарплату. Всего к концу 1960 года на Кубе было создано около двух тысяч коллективных и государственных хозяйств различного типа. По данным на конец октября 1960 года, в 604 кооперативах было занято 118 660 человек[375].

В своей внутренней и внешней политике правительство Кастро продолжало, вопреки давлению США, проводить независимый курс. Поддержка СССР заставила Белый дом изменить свою политику в отношении Кубы. В конце 1960 года СССР начал поставлять Кубе артиллерийское, минометное и стрелковое оружие, бронетанковую технику.

Ход событий в конце 1960 года все больше убеждал Фиделя в том, что США намерены разорвать дипломатические отношения. 29 сентября посольство США в Гаване посоветовало американским гражданам покинуть Кубу. На тот момент на острове находилось 4 500 американцев.

22 октября вице–президент США Никсон, выступая по телевидению, заявил, что правительство Соединенных Штатов предлагает повторить на Кубе «гватемальскую операцию», которая привела к свержению президента Арбенса. В ответ на это 31 октября министр иностранных дел Кубы Роа в своем выступлении в ООН предупредил, что «империалистическая интервенция на Кубу в настоящее время будет не финалом кубинской революции, а прологом третьей мировой войны»[376].

В декабре 1960 года президент Эйзенхауэр разрешил производить выплаты до 1 миллиона долларов кубинским оппозиционерам Кастро в США на основании «поправки Кир–стена—Дугласа» о предоставлении экономической помощи антикоммунистическим организациям. В ответ на это правительство Кастро вынесло на рассмотрение Совета Безопасности ООН вопрос о готовящейся Соединенными Штатами агрессии в отношении Кубы. 2 января 1961 года на митинге Фидель объявил о решении сократить персонал американского посольства в Гаване, чтобы он по численности сравнялся с персоналом посольства Кубы в США. Получив 3 января 1961 года ноту кубинского правительства об этом, США использовали ее в качестве повода для разрыва в тот же день консульских и дипломатических отношений с Кубой. Защиту интересов США на Кубе взяла на себя Швейцария, а защиту интересов Кубы в США – Чехословакия. Надежды Соединенных Штатов на то, что их примеру последуют другие, в особенности страны Латинской Америки, не оправдались. Таким образом, были расставлены практически все точки над «i» в кубино–американских отношениях.

Накануне выборов нового президента США в начале 1961 года еще сохранялись некоторые иллюзии насчет того, что новый глава Белого дома будет проводить в отношении островного государства более гибкую политику. Однако уже первые шаги новой администрации, предпринятые в январе—феврале 1961 года в отношении Кубы (открытые угрозы в адрес Кастро, решение об ассигновании 4 миллионов долларов кубинским контрреволюционерам и т. п.), убедили Фиделя, что США не просто будут продолжать враждебную политику в отношении Кубы, но ужесточат ее. Действительно, первые заявления нового президента Джона Кеннеди свидетельствовали, что его администрация будет добиваться изоляции Кубы от стран Латинской Америки при полном сохранении экономической, социальной и политической зависимости этого континента от США.

Только в июне—июле 1961 года органы государственной безопасности Кубы раскрыли более 16 планов покушений на премьер–министра Фиделя Кастро, а также много планов покушений на остальных лидеров революции и на других лиц, в том числе на посла СССР на Кубе Кудрявцева и Юрия Гагарина[377].

Словно чувствуя некую «заряженность на Кубу» своего президента, американские спецслужбы начали подстрекать Кеннеди, предоставляя ему ту информацию, которую он хотел слышать в подтверждение своих кубинских установок.

Как стало известно из недавно рассекреченных материалов, ЦРУ сознательно вводило в заблуждение президента Кеннеди и его ближайшее окружение и стремилось склонить его к принятию скорейшего решения о вторжении на Кубу[378]. Лэнгли нарочито искажал донесения своей агентуры на Кубе, в выгодном для себя свете преподносил высказывания представителей интеллигенции, рабочих сахарных плантаций, владельцев баров и ресторанов, число которых, к слову, на острове резко шло на убыль. Их высказывания, на самом деле, походили на «глас вопиющего в пустыне», а не являлись выражением мнения подавляющего большинства кубинцев. Но эти, часто вырванные из контекста, «крики души» должны были создать картину тотального недовольства политикой революционного правительства и лично Фиделем Кастро. Кроме того, новая Куба преподносилась как форпост советского влияния в Латинской Америке. А это, по логике вещей, противоречило одному из основных постулатов североамериканской внешней политики – доктрине Монро, декларировавшей принцип невмешательства стран американского и европейского континентов во внутренние дела друг друга.

А Фидель словно дразнил своих противников. 8 ноября 1960 года, после приема в советском посольстве по случаю годовщины Октябрьской революции, в четыре часа утра (!), он пришел, что называется, «попить чайку» в редакцию кубинской коммунистической газеты «Ой» и признался опешившим от столь раннего гостя журналистам, что еще с университета зачитывается «марксистской литературой» и, к огромному удивлению и репортеров, и наборщиков, и даже своих соратников, назвал себя марксистом и коммунистом. А в конце своего монолога заявил, что у Кубы нет иного пути, чем строительство социализма: «Москва – это в конечном итоге наш мозг и главный руководитель, и к ее голосу надо прислушаться»[379].