А иначе как объяснить, что Пушкин, умнейший в русской истории человек, любил беспамятно пустую хорошенькую бабенку, которая его в грош не ставила и стеснялась его, а страстно обожала, наоборот, здорового блондинистого кавалергарда и не угомонилась, сука, пока не погубила единственного, избранника, гения, пришельца…

Глупо рассуждать об уме и любви, когда в твоих объятиях женщина, которая делает абсолютно неинтересным для тебя существование остальных трех миллиардов баб на земле…

Раздался телефонный звонок. Снова, и снова, и снова рвала утреннюю тишину тревожная трель – сигнал тревоги, знак беды.

– Не бери трубку, – испуганно сказала Марина.

– Этот номер знают всего три человека… В пять утра?

Включил с ненавистью и страхом телефон и услышал голос человека № 3 – аппарат Президента.

– Александр Игнатьич, примите меры, если поспеваете… Сегодня – занавес. Ресурсы исчерпаны… Так сказать, технический дефолт…

Так, лавина поехала вниз. Положил трубку.

– У тебя проблемы? – спросила Марина.

– Да. Сегодня они станут проблемами всей страны…

Гул в голове. Руки немного дрожат. Я встал и начал быстро собираться. Телефонный звонок вышвырнул меня из пространства счастья, он отсек все предыдущее, как гильотина отрубает и мечты, и воспоминания.

И снова зазвенел телефон. Многовато для закрытой линии в рассветный час! Рванул трубку – человек № 2, Сафонов.

– Александр Игнатьич! Наш боец ненормальный, Серега Ордынцев, час назад уложил «бетимпексовский» патруль, который захватил Кота.

– Ордынцев?

– Вот именно…

– А где Кот?

– Я же говорю – его Ордынцев увез из Теплого Стана… Наш человек наблюдал.

– Только этого еще мне не хватало сегодня! У вас связь с Ордынцевым есть?

– Он отключил мобильник. Но мы его ведем, – заверил Сафонов. – Я уверен, он повез его к Ленке Остроумовой…

– К Лене? Остроумовой? Странно, – удивился я. – У него радиомаяк есть?

– Есть. Но я ничего не предпринимал – жду ваших указаний…

– Какие ты ждешь указания, Кузьмич? Я тебе вчера сказал – мне эта история уже поперек глотки! Сегодня же реши этот вопрос…

– Мне надо знать меру допустимых решений!

– Ты что, старая министерская крыса, ждешь от меня письменных резолюций? – взбесился я окончательно. – Не играй со мной! Я сказал – решить! Вот и действуй – по обстоятельствам…

– Есть! Решим по обстоятельствам!

Я обернулся – Марина лежала ничком, закопавшись лицом в подушки. Как в обмороке, как в коматозном сне.

Уже одетый, присел рядом с ней на край кровати, погладил ее нежно:

– Марина, сегодня ужасный день… Надо пережить его. Я должен выстоять сегодня… Потом мы сделаем все так, как ты говоришь. Я готов…

Ничего не ответила. Не пошевелилась. Ладно, надо пережить сегодняшний день.

– Я Лору провожу на вокзал, – сказал я Коту. – А ты отсюда пока не высовывайся. Для тебя будет здоровее, а нам всем – поспокойнее…

Кот пробурчал под нос что-то досадливо-сердитое, ему было невыносимо быть ведомым, зависимым. Здравый смысл все-таки одолел кураж, он махнул рукой:

– Тогда не тяните Кота за душу – давайте прощаться…

Мы с Леной вышли на кухню, она притворила дверь и спросила:

– Солдатик, может, мне поехать с вами на вокзал?

Я помотал головой:

– Спасибо, не надо. Подержи тут Кота на сворке…

– Пустое! Он – самопрограммирующийся механизм. Его уговорить невозможно, проще убить…

Я посмотрел в ее круглое личико куклы Барби, подавшейся в банду.

– А тебе раньше приходилось стрелять в кого-нибудь?

– Конечно! В тетеревов, в зайцев, в лося стреляла… Меня отец лет с двенадцати брал на охоту!

– Ну, это все-таки другое!

– Естественно, другое! – подтвердила Лена. – Зверюшек потом, когда запал уходит, жалко до слез… А этих шакалов… Потом жалела, что яйца ему не отстрелила…

– Фи, девушка! Ты же невинная и нежная – забыла, что ли?

– Она и есть! Нераспустившийся цветок! Но когда я увидала, как он припустил к тебе с пистолетом навскидку, так я и распустилась сразу… – Она вдруг обняла меня и стала хохотать: – Если бы ты мог на себя взглянуть – в смокинге, с клювастым веником в руках и с криком «Шикадама!». Я боялась описаться от ужаса и смеха…

– Такие нежные и невинные на Западе идут в террористки и грабительницы банков, – подытожил я.

Она быстро, остро поцеловала, как прикусила.

– Ты все забыл! Пистолетчики, грабящие банки, – нищие обреченные отморозки. Банки берут изнутри, в тишине и благолепии, при полном непротивлении сторон…

Я видел через дверное стекло, как Кот запихнул Лоре в заплечную сумку-рюкзачок две толстые пачки долларов. Ну да, все правильно – она там, в деревне под Жиздрой, по казино и бутикам пойдет! У Кота свое, нетрадиционное понимание народной жизни.

– Все, поехали…

Заплаканная Лора тихо сказала Коту:

– Ты уж постарайся, побереги себя…

– Я буду! – заверил Кот. – Я буду беречь себя, носить на руках, тютюшкать, кутать, холить и лелеять. – Обнял ее крепко и твердо пообещал: – Приду! Не бойся, ни черта мне не станет! Ты же знаешь – я везун… Не прощайся навсегда…

По-моему, Лора не слышала, что он говорит ей. Нервно оглаживала его плечи, смотрела неутолимо и незряче. Она не прощалась с ним на неделю или на год. Лора расставалась с ним навсегда.

Я крикнул: «Жду в машине!» – и вылетел из квартиры…

Мы ехали через проснувшийся, суетящийся, испуганно-злой город, я включил радио, и тревожная разноголосица дикторов в эфире звучала, как сообщение о войне. Вероломное нападение, военное вторжение, репортаж с разразившейся битвы, списки потерь, надежда на второй эшелон обороны.

«– …Правительство России приостанавливает выплату по государственным казначейским обязательствам…

– Крупнейшие коммерческие банки страны заморозили депозиты…

– Тысячи вкладчиков безуспешно штурмуют банки и офисы инвестиционно-финансовых учреждений…

– По оценкам экспертов, потери составят десятки миллиардов долларов…

– Биржа не функционирует…

– Угроза финансового краха страны…

– Нерезиденты покидают Москву…

– Потери иностранных вкладчиков пока не поддаются исчислению…

– Считается, что крупнейший западный инвестор Джордж Сорос потерял около 2 миллиардов долларов…