Неделю пролежала она в постеле вовсе без сил, на другую стал ворочаться аппетит и появилось желанье разговаривать.

Небольшие прогулки с каждым днем делались длинней.

Теперь уж вовсе бодрой она ощущала себя, однако ж пришлось задержаться вновь: снег таял, являя непролазную грязь.

Тверь — красивый городок в наикрасивейших лесах, оказалась не самым лучшим местом для того, чтоб переждать распутицу. Осмотреть его оказалось легко в два дни. Общество же местное быть может и было весьма достойным, только Росковы общества не искали. Воистину нет в жизни большего искушения терпенью человеческому, нежели долгое путешествие, затянувшееся в самом своем конце! Пенаты родного очага, мелкие и довольно послушные созданья, в такую пору наделены волшебною силою говорить властно и громко — их зов слышен издалёка.

Жили лишь новостными листками, с изрядным запозданьем доносящие французские вести.

Газету, оповещающую о казни королевы, Филипп, как выяснилось после, от нее утаил, возведши напраслину на постилиона. Слишком еще тревожился он за здоровье жены. Зато немало проговорили они о процессе жирондистов, немало насмехались сквозь слезы над вульгарно-пышным праздником «Разума», что закатил в столице Робеспьер.

— Робеспьер принес Верховному Разуму жертву из цветов и колосьев на алтаре свободы… В роли жреца выступил, стало быть… Специально строили деревянные статуи, знаменующие собою пороки, чтоб их сжечь перед народом… — читал Филипп.

— Вроде как чучелу на Масленницу, что ли? — Роман все чаще принимал полное участие в их разговорах.

— Ты глядишь в самую точку, — сериозно отвечал Филипп. — Все сие изрядно напоминает мне языческий разгул во времена Юлиана Отступника. Ты еще не учил о нем, но скоро прочтешь. Гиштория повторяется, нужды нет.

— А еще газет не пришло? — Елена с тоскою глядела на потоки дождя в гостиничном оконце.

— Откуда, уж и так эти за конец октября. На ихнем собачьем языке сие брюмер.

Наконец земля довольно подсохла для колес.

Ехали две недели. К воскресенью первой проглянула первая травка. К Благовещенью, заставшему их уже в собственном губернском Чарске, деревья окутал нежный зеленый туман. Чуть ему сгуститься — и станет точь в точь как год назад, когда с оцепеневшею от тревоги и боли душою пустилась она в путь.

— Скорей, милый, лишь бы только нас никто не признал, — возбужденно шептала Нелли. Уж сутки кусок не лез ей в горло от нетерпения, не шел сон. — Нету у меня сил ни с кем говорить теперь.

— Потерпи, любовь моя! Мы уж почти дома. Совсем немного еще потерпи!

Но терпеть не было сил. Нелли то и дело высовывалась в окно дрянного наемного экипажа.

Эта дорога ведет в Сабурово. Как сладко стучит в груди сердце, узнавая полузабытое!

Вот над дорогой воздвигся старый дуб, под коим когда-то попрощались две подруги с третьей. Теперь к нему воротилась лишь одна. Еще немного, и дорожная развилка свернет к Кленову Злату. Так и есть! Только обломился один из стволов липы, что раньше торчала ижицею. А теперь под горку… Вот уж клены чаще замелькали средь иных своих собратьев.

— Об одном жалею, что Платоши нету сейчас дома, — сказал Филипп. — Завтра же сам за ним помчу.

Нелли кивнула, но рассеянно. Только теперь, ввиду родного дома, всю ее охватило вдруг чувство, коим в это мгновенье не могла она поделиться даже с Филиппом.

— Люди, я чаю, шум подымут, — тихо сказала она. — Верно утомилась я с дороги. Любезные мои, может вперед поедете? Я бы прогулялась немножко пешком.

— Быть может для тебя это и лучше, Нелли, — муж повстречался с ее глазами долгим сериозным взглядом. — Слишком уж спешила ты покинуть дом. Сдается мне, ты заслужила покойное возвращение.

Но Елена противуречила себе самой. Медля переступить родной порог, она не сумела дождаться, чтобы села поднятая колесами пыль: выскользнула из кареты прямо в густое облако. Неужто ей хочется остаться одной? Похоже, что так. Ну и ладно, после разберется она со своими чувствами.

— Лена, ты не очень-то долго! — недовольно крикнул из окна Роман. — Матрена, поди, пироги капустные поставит, а то и кулебяку! Давно я порядочной кулебяки не ел!

— Ладно уж, езжайте себе.

Крыши усадебные виднелись кое-где среди прозрачного зеленого марева. Подобрав подол, Нелли пошла напрямик. Хоть и не дело покос портить, но уж нынче ей все можно. Сердце стучало, стучало в груди словно она бежала бегом, а она между тем шла вовсе медленно, иного не позволяли вдруг онемевшие ноги.

Крыши снова спрятались, спрятался лес. Вокруг был лишь луг в еще не цветущем ковре разнотравья. Смиренная полевая краса — куда ни кинь взгляд.

Нелли опустилась на колени, а затем поцеловала землю — через молодую траву — как целуют через теплые волосики голову ребенка. Отечество любезное, здравствуй! Я сладила, я воротилась.

А безоблачное небо над лугом было не белесым и не голубым, оно было синим, ярко синим, и никакого Зла не было в сем цвете, да и не могло его быть ни в чем, что принадлежит чуждому страстям человеческим миру безгрешной Натуры.

Осенью 1795 года до России дошло известие о попытке белых захватить Париж. Более двадцати тысяч человек поднялось в охваченном мятежом городе. Восставшим удалось укрепиться в церкви Святого Рока, возвести баррикады на Новом мосту. Многие из тех заблудших, кто пять лет тому выплясывал революционные танцы и радовался пролитой крови аристократов, теперь присоедились к белым. Но победу одержало оружие. Пушечный огонь, коим революция защитила себя самое, случаем уцелевшие свидетели сравнивали после с извержениями многих вулканов. Воистину, мятеж утонул в металле. Подавленьем же оного руководил некий Бонапарте, прежде отличившийся как палач города Тулона. «Неправда, — похвалялся он после, — что мы стреляли сначала холостыми зарядами; сие было бы напрасной тратой времени».

Росковым не суждено было узнать, кто из Елениных друзей-шуанов сложил головы под церковью святого Рока. Живыми либо мертвыми надлежало им поминать после рокового октября в молитвах Анри де Ларошжаклена, Ан Анку, Жана де Сентвиля и Вигора де Лекура, а также старого отца своего? Бог весть.

В Москве же, в воздвигнутом уж после великого пожара храме Святого Людовика, проще сказать, в собственном своем дому, король, говорят, прожил почти полтора столетия. А затем революция пришла и в Россию. И в ней в свой черед разгулялись бесы, сокрушители алтарей. Сколько святых мощей погибло в те годы вместе с защитниками своими? Скорее всего, погибли и мощи французского короля. Автор этих строк слышал о них от старых прихожан. Те переняли славную сию сказку от предыдущего поколения. Еще лет двадцать тому гостям показывали пустующую нишу в кладке — место, где некогда стоял ковчежец. Но не спеши туда сегодни, читатель! Не расспрашивай, тебе некому ответить. Католики не дорожат нынче благородной стариною. Храм перестроен на наимоднейший манер: ныне в нем не осталось и следа от былых свидетельств и легенд.