Елена молча вглядывалась в голубеющий окоем. Одиноко позади, одиноко впереди. Сколько разлук, каждая из коих невыносима! Пустое, чужие беды, худшие чем ее собственные, сделали Елену Роскову мудрей. Сын и брат — это очень много. Ах, скорей бы, скорей бы повидать малютку Платона, уж он поди, речи говорит! Небось забыл ее, вовсе забыл.

Моряки нахваливали попутный ветер. «Роза Бреста» летела к Дании.

Порт Копенгагена оказался более обилен судами, нежели порт Дувра. Немудрено, сюда французы уж наверное не заплывают.

— Редкая удача, дама Роскоф! — Капитан Кергарек, в десятый раз за минувший час покидающий борт и на него возвращающийся, глядел обрадованно. — Видите, входит русский корабль! Вон он, фрегат «Гелиос»! Может статься, он и зайдет еще в порт-другой, а вдруг и сразу назад. Во всяком случае едва ли Вам придется теперь долго тратиться на берегу, а то вить всякое бывает. Вам бы лучше сразу сговориться с соотечественниками.

Елену не было нужды упрашивать долго. Благо и дожидаться, покуда сгрузят багаж, не приходилось. Удобно, право, странствовать налегке! Все, что брали они с собою в дорогу, уместилось в двух узлах, один достался ей, другой — Роману. Надо бы купить порядочного платья, но будет ли на то время?

Елена почти бежала в сени мачтового леса, по дощатым мосткам среди канатов и грузов. Скорей бы оказаться на русском корабле, это вить почти то же, что в России! Скорей бы услышать родную речь!

— Осторожней, Лена, тут мосток сломан! — Роман, конечно, вырвал свою руку из ее руки, хоть и просила она этого в толпе не делать. Вот уж он в шагах в десяти, ну, беда с ним!

— Да погоди же ты!

— Сударыня, не могу ли я быть чем-либо полезну? — молодой человек в клеенчатом плаще почтительно поклонился ей, приподнявши треуголку.

Господи помилуй, вить он говорил по-русски! Нето, чтоб вовсе отстала Нелли от любезного наречия, все ж были с нею и Параша с Катей, и недавно совсем — отец Модест. Но вот в устах человека ей незнакомого русский язык звучал диковинно.

— Тысячу раз можете, сударь, коли Вы с этого корабля! Великая нужда мне воротиться на родину с моим маленьким братом. Не возьмете ли Вы на себя любезности помочь мне переговорить о том с кем должно?

— Капитан охотно возьмет Вас на борт, я уверен, однако ж мы теперь в Дувр. Не слишком ли обременительна для Вас такая задержка в пути?

— Не совру, что оная мне в радость, однако ж я рада воротиться домой и с подобным крюком.

— Так я провожу Вас к капитану! Ах, незадача! — молодой человек хлопнул себя ладонью по лбу. — Он на таможне теперь. Воротится, я чаю, после полудня. Быть может, Вы все ж подниметесь на борт, у нас теперь хорошее общество.

— Ну, час едва ль подходящий для визита, — улыбнулась Нелли. — Только под ногами путаться станем, и без того все, поди, с них сбиваются. Мы подойдем после. А на всякой случай не забудьте, что русская дворянка Елена Роскова с малолетним братом следует из Англии на родину.

— Мичман торгового флоту Алексей Жарптицын, — еще раз раскланялся молодой человек. — Будьте совершенно покойны, мадам, без вас мы никак не уйдем.

Более трех часов пришлось бродить Нелли и Роману по пристани. Нельзя сказать, что сие было скушно. Деятельная толпа гомонила на все лады, вокруг царило воистину вавилонское смешенье языков. Однако, в отличье от Вавилона, все превосходно друг дружку разумели, принимая лебедками грузы и скатывая по сходням бочки. Свежий и злой запах шел от рыбных судов, сгружающих еще трепещущий свой обильный улов. Роман долго уламывал сестру полакомиться прямо из бочёнка свежими вустерсами, как охотно делали люди простого звания. Стоявший тут же старый моряк раскрывал раковины особым ножом. За самую мелкую монету полагалось три вустерса.

— Подумаешь, неблагопристойно-де! Лена, ну кто тут нас знает?

— Мы сами себя знаем, вот кто. Сие, братец, самое важнейшее. Ну ладно, купи себе, я не стану.

— Тогда и я не стану! — Роман насупился.

— Добро, коли ты за компанию со мной согласен остаться без лакомства, так и я согласна за компанию с тобою оказаться моветоншей, — рассмеялась Нелли. — Будем лакомиться вместе!

Одолела она только один вустерс, бурый и склизкий, противно трепещущий, на вкус — илистый какой-то, ничем не лучше бретонских мидий, кои крестьяне добавляют в похлебку и в кашу. Даже хуже. Право, приобвыкнуть нужно к эдакой еде. Роман, впрочем, безо всякой привычки охотно убрал три своих вустерса и два сестриных. Полезно ль такое для его желудка? Будто тонкая игла кольнула душу. Не с кем советоваться. Параши больше не будет никогда. Ничего, она сладит. Стало быть пора самой становиться докою в ребяческих хворях. Довольно уж ей жить за чужими спинами — за ученостью Филиппа, за добрым разумом Параши. У Романа и у Платона вся теперь надежда — только на нее.

Нелли решительно ступила на шаткие мостки, брошенные с пристани на борт корабля.

— Виват!!! Виват!!

— Виват!!

Несказанно родной русский клич, столь непохожий ни на французского своего сородича, ни на бретонское «ура», согрел сердце. Словно самое Отечество, законно обитающее на сих палубах, приветствовало блудную дщерь свою.

— Виват!!

Право слово, нельзя же эдак обольщаться! С каких пирогов Отечеству встречать ее столь бурно? Бог весть, что за торжество на корабле, только уж не в ее честь сей многогласый ликующий крик. Еще бы она вообразила, что средь ликующих встречает ее Филипп!

Елена на мгновенье ослепла. После, когда зренье воротилось к ней, она поспешила закрыть глаза ладонью. Филипп впрямь бежал к ней по палубе. С загорелым лицом, в дурно сидящем, верно с чужого плеча, темном камзоле. Нет, это слишком уж жестоко, право же, слишком! Пустое, сейчас найдет она мужества убедиться воочию, что зренье жестоко над Еленой Росковой подшутило.

— Ну вот, Лена, вечно ты все перепутаешь! — сердито воскликнул где-то рядом Роман. — Дядя Филипп — живехонек, вон он нас встречает!

Родные руки уж заключили ее в объятия. Птенцом в скорлупе, младенцем в утробе, городом в стенах ощутила она себя в сем живом кольце. Сердце, казалось, вот-вот разорвется от восторга немыслимого на сей земле блаженства, слова не находили сил слететь с онемевших уст.

— Нелли!! Нелли, щастье мое!

Наконец решилась она открыть глаза. Серые глаза мужа искрились тем же немыслимым лучистым восторгом, что переполнял ее сердце. Растерянная улыбка блуждала по его устам, уже стремящихся слиться с ее устами. Нет, не люди вокруг, но единственно страх проснуться от слишком радостного сновидения препятствовал еще его поцелую. Так же, как всегда бывало меж ними, она угадывала и разделяла все душевные и телесные его устремления.

Незнакомые люди меж тем обступили их кругом — они не были моряками, и походное платье их изобличало готовность к превратностям войны. Впрочем и матросы стояли средь сих пассажиров, в том числе мичман Жарптицын, чей вид был весьма смущенным.