На том в больничке они и порешили. Забрав у Саныча запечатанный конверт и выслушав целых ворох дополнительных (и вовсе не обязательных, по мнению Паши) инструкций, Полина и Козырев помчались на Московский вокзал. Вслед за ними, привычно наступая на пятки, понесся и серебристый «Тахо». Ззза-заколебал, честное слово!..

На вокзал они попали всего за десять минут до отправления поезда. Хорошо хоть депутата Воронова приметили сразу: тот еще не занял своего места в спальном купе и сейчас неторопливо выхаживал по перрону, смоля сигарету через стильный, красного дерева мундштук.

– Добрый вечер, Антон Николаевич!

– Добрый, добрый! А я уж думал, что вы не объявитесь.

– В принципе, могли и не успеть. Пробки, будь они неладны, буквально везде.

– Ну, по сравнению с московскими, у нас здесь, в Питере, еще по-божески. Но, скорее всего, лишь до поры до времени.

– Познакомьтесь, это Полина.

– Очень приятно. Воронов. Так что, молодежь? Чем могу быть полезен? Только выкладывайте безо всяких предисловий, а то времени остается все меньше и меньше.

– Ну, если без предисловий… Скажите, Антон Николаевич, вы знакомы с депутатом Карзоевым?

– Конечно. Периодически встречаемся, видимся на заседаниях, слушаниях. Опять же, как-никак в одной фракции состоим. Однако какого-то хорошего близкого знакомства между нами нет. Мы, если можно так выразиться, разного поля ягоды.

– Почему так? – спросила Полина.

– В двух словах не объяснишь. Исторически сложилось, – усмехнулся Воронов.

– Может, потому, что раньше у Карзоева были проблемы с законом? – Полина явно пыталась прощупать доселе незнакомого ей человека на предмет адекватности восприятия мироустройства. – Или вы хотите сказать, что ни о чем подобном не слышали?

– Отчего же. Слышал, читал, когда-то даже специально интересовался. Ничего не поделаешь: волею судьбы попал в депутаты, а, следовательно, ничто депутатское мне не чуждо. Каюсь, грешен. А посему так же, как и большинство моих коллег, каждое утро начинаю с просмотра сайтов навроде «компромат.вру». В том числе – в ожидании узнать что-либо свеженько-сенсационное о своей персоне.

– А чего здесь грешного? По мне, так с вашей-то работой подобный интерес вполне естествен, – рассудительно заметил Паша.

– Как сказать… Не секрет, что большинство чиновников и парламентариев внешне брезгливо относятся к «Компромату». Примерно также, как к порнографии. Но при этом зачитываются. И, к сожалению, меняются нравственно.

– Вы так и не договорили о Карзоеве, – нетерпеливо напомнила Полина.

– Лично я ко всем этим историям отношусь философски. Да и очень трудно найти кристально чистого человека, а в жизни всякое может произойти. Например, человек мог просто оступиться и уже двести раз об этом пожалел и раскаялся. Думаю, что здесь не стоит делать из этого трагедию. Знаете, какая любимая присказка была у Юрия Владимировича Андропова? «Лучше быть святым, но это невозможно».

– То есть в данном случае вы за амнистию? Хотя бы моральную?

– Дело в том, что многие наши политики начинали свою деятельность лет десять-пятнадцать назад, в не самое, мягко говоря, лучшее время для страны. И среди них очень трудно найти незапятнанного человека. Потому что тогда было почти невозможно совсем уж не контактировать с криминальным миром. Так или иначе, соприкосновения происходили. Многим губернаторам, например, приходилось контактировать с депутатами, которые были самыми настоящими «авторитетами», но имели официальный статус, и не общаться с ними было нельзя. За примерами далеко ходить не надо – взять хотя бы наших питерских Шевченок, Монастырского, Глущенко. Опять же многие политики, вышедшие из бизнеса, контактировали с криминалом хотя бы на уровне крыш.

– А если еще учесть, что очень многие из них вышли в политики из коммунистов… – напомнил Козырев.

– Точно так. И что теперь прикажете с ними делать? Ставить крест? В «Семнадцати мгновениях весны» есть очень мощная сцена, когда из Германии в Берн на сепаратные переговоры прилетает обергруппенфюрер Карл Вольф, а генерал Даллес спрашивает его: «Кто будет представлять Германию?» Тот отвечает: «Генерал такой-то»; – «Но он же из СС!» На что получает ответ: «У нас все были в СС». То есть теоретически и разговаривать вроде как не с кем… Безусловно, хотелось бы, чтобы наши политические деятели были с кристальной биографией, но, на мой взгляд, это невозможно. Если кто-то считает, что политики должны быть святыми, то в этом случае надо звать священников. Причем не обычных, а отшельников, ибо «уединение – почти святость». Но искать этих святых надо где-нибудь в Сибири. Хотя и они не панацея…

– Антон Николаевич, проходите, пожалуйста, в вагон. Через две минуты отправляемся, – окликнула Воронова миловидная проводница. Точеную фигурку которой не смогло изуродовать даже грубо скроенное форменное обмундирование, пошитое по дореволюционному образцу.

– Бегу, Леночка, бегу, – замахал руками Воронов.

– Никогда бы не подумала, что депутаты Госдумы столь же узнаваемы, как артисты и поп-звезды, – заметила Полина.

– Просто я всегда стараюсь уезжать именно этим поездом. Очень удобное время, да и персонал замечательный… И все-таки, молодежь, я не совсем понял цели нашей встречи. Вы хотели услышать из моих уст детальную характеристику личности господина Карзоева? Если так, извините, что не оправдал ваших ожиданий. Мы действительно очень мало знакомы.

– Нет, мы хотели попросить вас передать ему лично вот это письмо. – Ольховская достала из сумочки конверт и протянула Воронову.

– Всего-то? Обязательно передам. Причем, возможно, уже завтра днем. Если, конечно, он в очередной раз не прогуляет заседание фракции. Водится за ним, знаете ли, такой грешок.

– Вот только… – начала было Полина, но, смутившись, замолчала.

– На этот счет можете не волноваться: я не читаю чужих писем, – догадался Антон Николаевич. – Если только они, как мы уже обсудили, не вывешены на «компромат.вру».

– Извините, – еще больше смутившись, прошептала Полина.

– Ничего страшного, – улыбнувшись, подбодрил ее Воронов. – Более того, все правильно. Как говорят ихние цээрушники: «В Бога мы верим, всех остальных – проверяем».

Паша проводил Воронова до тамбура, где они пожали руки и пожелали друг другу дежурной удачи. Уже войдя в вагон, депутат вдруг неожиданно обернулся и заговорщицки подмигнул Козыреву:

– Завидую тебе, брат. Второй раз встречаемся, и второй раз ты появляешься в сопровождении очаровательной спутницы. Причем уже с новой, но не менее прелестной. Выходит, в жизни российского офицера все-таки есть и положительные стороны?…

За всей этой вечерней суетой с ее мотаниями взад-вперед-обратно они и не заметили, как на город тихой сапой наползли и в нерешительности застыли сумерки. Словно бы никак не могли вспомнить, какой нынче должна явиться ночь: все еще белой? Или уже не то чтобы очень?… Но тут, словно в напоминание, что август берет свое, дрожащим неоновым всполохом зажглась и замерцала над площадью гигантская надпись, уведомляющая всех приезжающих о том, что когда-то этот город был городом-героем. Среагировав на такой условный сигнал, в недрах подстанций и энергосистем щелкнул некий невидимый глазу тумблер, и жиденькие фонарные огни, явно проигрывающие в своей ослепительности витринам бесконечных бутиков, дружно выдохнули, подсветив перешедший на праздную жизнь Невский.