лужа лжи, в которой он тонул день за днём, сам того не замечая. Какой прок от потока нелепых рассуждений и ничего не значащих фраз, маскирующихся под смердящую гнилью философию! Немудрено, что перо больше не служит ему верным союзником, ведь он предал себя, предал свою истинную суть; он растоптал собственным ботинком свои устремления создать справедливое общество, бороться с низменными страстями высокородных; изничтожил в прах мечту увидеть Прибрежье процветающим государством, где народ не выживает, радуясь каждому преодолённому дню, а богатеет и развивается, воскрешая изувеченные предками земли.

Он предал себя, отрёкся от истинных ценностей, сдался в угоду врагам, испугавшись тлеющих обломков редакции и кинжала в руке наёмника. Какой же он газетчик после этого! Трусливый червяк, он мог бы отыскать способ продолжить служение правде, а вместо этого сбежал под покровом ночи, словно вор, тащащий чужое добро в мешке за спиной. Как же это низко и гнусно — поступиться высоким ради спасения своей жалкой шкуры.

Схватив тощую стопку написанных глав, Шарпворд принялся истово рвать их: пополам, затем ещё на две части, и так до тех пор, пока и стол, и его колени, и пол вокруг ног не усыпали мелкие клочки никчёмного «магнум опуса».

— Я малодушное презренное убожество, — прошептал он, уткнувшись носом в ладони. — Убожество, смердящее страхом.

Ворота с грохотом распахнулись, и Ян подскочил, уронив стул. Соседский пёс на пару с хозяйским разразился захлёбывающимся лаем, который резко, почти одновременно, прервался.

— Да что же это! — Шарпворд высунулся в окно, всматриваясь в темноту. Во дворе промелькнули тени, послышался тяжёлый топот.

— Дэйв! Мари! Просыпайтесь! — проревел внизу Джон.

В соседней спальне испуганно вскрикнула Мари, хозяин дома сонно выругался. Ян остолбенел, не зная, что делать. Несомненно, это явились за ним. Каким-то немыслимым образом полицейские вышли на него и, как обычно и происходит, ворвались в самое тихое время, чтобы застать преступника в тёплой постели, скрутить и отвезти на казнь в столицу. А может статься, времени тратить не будут и казнят здесь, на глазах несчастной семьи, которая, несомненно, тоже попадёт под горячую руку слепого закона лишь потому, что дала трусливому беглецу кров и пищу.

Снизу затопали, бухнули чем-то о стену, неразборчиво забранились.

— Убирайтесь!.. — крик Джона оборвался лязгом.

«О боги, ещё не хватало, чтобы ординарий погиб из-за меня!» — очнувшись, Шарпворд сломя голову кинулся из спальни, готовый сдаться, лишь бы не тронули никого из этой доброй семьи, к которой он уже успел столь крепко привязаться.

Глухой удар, стук металла о дерево, приглушённый стон. Что-то тяжёлое повалилось на пол, незнакомый голос озабоченно произнёс:

— И что теперь с ним делать?

— Тащи к остальным, там разберутся, — ответил другой.

К остальным? Что бы это значило? Ян выскочил из комнаты и столкнулся нос к носу с Дэйвом. Босиком, в одних брюках, тот с ошалелым взглядом замер на полпути. Мари беззвучно скользнула в спальню к дочери, в дальней комнате послышалась возня — мальчишки тоже проснулись.

— Все, кто есть в доме, — крикнул неизвестный, — бросайте оружие и останетесь целы!

Юстиниан беспощаден и жесток, но с его псами всегда можно договориться. Ни один «здоровый» полицейский никогда не откажется от звонкой монеты. Быть может, блеск золота ослепит жадные глаза, и они не заметят семью Дэйва.

Хозяин дома открыл было рот, но Шарпворд приложил к своим губам палец:

— Прошу, ни звука, — и спустился на пару ступенек, всматриваясь в темноту. — Моё имя Шарпворд, и я безоружен! Эта честная семья ничего обо мне не знает, они ни в чём не виноваты. Я уверен, мы сможем найти компромисс.

Внизу скрипнула половица. От предрассветного полумрака отделилась чёрная фигура. Форма Легиона! Неужели Юстиниан так боится обыкновенного газетчика, если отправил за ним осквернённых? Или он решил преподать урок, натравив на него тех, о чьих правах Ян столь пылко рассуждал?

— Да мне насрать, кто ты, хоть сама королева, — прорычал выродок. — Спускайся давай и тащи свою честную семью. Никто убивать вас не собирается.

— Но…

— Живо! Не вынуждай меня подниматься!

«То есть они пришли не за мной?» — Шарпворд непонимающе посмотрел на Дэйва. Тот выглядел не менее растерянным, явно сомневаясь в словах незваного гостя.

За всех решила Мари. Приобняв притихшую дочь, она поманила мальчишек за собой:

— Хорошо, мы уже спускаемся. Мы безоружны, здесь дети, умоляю, не трогайте нас!

— Я же сказал, без глупостей, и останетесь живы, — осквернённый отошёл от лестницы.

Поколебавшись, Шарпворд начал спускаться, нерешительно переставляя ноги и зачем-то прислушиваясь к скрипу ступеней.

«С такой лестницей проскользнуть беззвучно не вышло бы даже у кошки», — мелькнула глупая мысль.

Позади шёл Дэйв, за ним слышалась лёгкая поступь Мари и перешёптывание мальчишек. Внизу ждали двое осквернённых, вооружённых мечами. Их лица, как обычно, скрывали маски, капюшоны были сдвинуты по самые брови. Безликие бесцветные тени, выполняющие чей-то приказ. Но чей?

— Прошу на выход, благородные господа, — с насмешливой манерностью раб указал на дверь.

— Кто вы такие? Что вам нужно? — Дэйв заслонил собой Мари; мальчишки, всё ещё оставаясь на лестнице, непонимающе глазели на осквернённых, бесцеремонно вторгнувшихся в их дом.

Не удосужившись ответить, подонок грубо толкнул Дэйва, подгоняя к выходу. Кому бы они ни служили, лучше с ними не шутить. Оставалось надеяться, что выродки не обманули, и что действительно не причинят никому вреда. Хотя кто их остановит? С Джоном они справились, не успел Шарпворд и рта раскрыть, а что сделают с ними, хилым газетчиком и безобидным трудягой, представить страшно. Чувствуя себя беспомощным ягнёнком, покорно идущим на заклание, Ян вышел во двор. С улицы доносился неразборчивый гомон и плач. Совсем рядом, кажется, в соседнем дворе, прогремел выстрел.

— Да что ж это такое! — запричитала Мари. — Что вы вытворяете?!

Но ей, как и Дэйву, ничего не ответили. Да и что могли сказать безвольные рабы, покорно исполняющие чужую волю?

Испуганная громким звуком, малышка всхлипнула, Мари что-то зашептала ей, успокаивающе поглаживая растрёпанные волосы. В бессильной ярости Дэйв сверкнул глазами на конвоиров — всё, что он мог сейчас сделать. Даже хорошо обученный солдат, в совершенстве владеющий фехтованием, не решился бы связываться с осквернёнными, когда тех спускают с цепи. Вопрос в том, чья именно рука спустила этих псов?

Не сомневаясь, что скоро всё выяснится, Шарпворд послушно следовал за выродком. Выйдя из ворот, они направились к небольшой толпе таких же застигнутых врасплох селян. Люди жались друг к другу, боязливо перешёптывались, успокаивали рыдающих детишек. Осквернённые молчаливыми тенями сновали из дома в дом, таская к запряжённой телеге чужое добро. Грабители — вот