Димити снова отрицательно покачала головой. Еще было слово, которое она поняла. Чарльзу бы оно пригодилось. Но она не станет ему помогать. Она даст Селесте фору, чтобы та использовала свой шанс исчезнуть. Пустыня. Тихое слово, полное страсти. Пустыня. Пусть уезжает.Она мысленно адресовала эти невысказанные слова Чарльзу . Пусть уезжает.

Чарльз долго молчал, когда они медленно шли к «Литтлкомбу».

– Она права, тебе так не кажется? – сказал он наконец. – Это место насыщено смертью. И я не могу… не могу… – Он замолчал, и рыдание сжало ему горло. – Это место… Оно теперь стало совсем другим, – пробормотал он себе под нос. – Неужели ты этого не чувствуешь? У меня такое впечатление, будто вместе с ней его покинуло все хорошее и доброе. И осталось только плохое и злое. Какое тяжкое чувство одиночества. Ты тоже его ощущаешь?

– Всегда, когда тебя здесь нет, – ответила Димити, но Чарльз, похоже, ее не слушал.

– Я думаю, что больше никогда не приеду сюда. Слишком много ужасных воспоминаний…

– Тогда мы уедем! Куда только пожелаешь… Я отправлюсь, куда ты захочешь, и мы сможем начать новую жизнь. Жизнь с чистого листа, в которой не будет ни призраков прошлого, ни смерти… – Димити подошла к нему ближе, взяла за руку, приложила к своему сердцу и пристально посмотрела в глаза. Но Чарльз убрал ладонь с ее груди. В его широко раскрытых глазах бушевала буря.

– О чем ты говоришь? – Он вдруг рассмеялся некрасивым, лающим смехом. – Не смеши меня. Неужели не понимаешь? Все пропало! Я конченый человек. Не могу работать, не могу спать с тех пор, как… умерла Элоди. Только темные, ужасные мысли. – Он резко мотнул головой, и его лицо исказилось. – Я скучаю. Боже, как я скучаю по ней. А теперь я еще потерял Селесту. Мою Селесту.

– Но… ты любишь меня! В Фесе ты… меня спас. Поцеловал. Я знаю, что ты меня любишь. Точно так же, как я люблю тебя! Я это знаю! – выкрикнула Димити.

– Довольно! Я тебя не люблю, Мици! Ну, может, любил раньше как друга и даже как дочь… Но это давно прошло. Теперь совсем другое дело. Сейчас я ни за что бы тебя не поцеловал. Я сожалею, но ты должна обо всем забыть как можно скорей. Ты меня слышишь?

Когда Димити заговорила, ее голос был тихим, как шепот, потому что от его жалящих, жестоких слов у нее перехватило дыхание.

– О чем ты говоришь? – Она покачала головой. – Я ничего не поняла.

– Ради всего святого, девочка, ты что, совершенно лишилась ума? Перестань забивать себе голову всякой ерундой! Неужели ты не можешь думать ни о ком, кроме самой себя, Мици?

– Я думаю только о тебе, – тупо сказала она. Она понимала, что во всем мире для нее существует лишь он один. Чарльз оставался единственным осязаемым существом во вселенной, тогда как все, что его окружало, превратилось в призрачное царство теней. – Лишь о тебе. – Она зажала в кулаках ткань его рубашки. Требовалось покрепче за него держаться, чтобы тоже не превратиться в ничто.

– Я не останусь здесь ни одной лишней секунды. Мне нужно найти Селесту. Этот мир гнилой, Мици. Гнилой и грязный. Я не могу его выносить! Если увидишь Селесту… Если она приедет сюда, когда меня здесь уже не будет, обращайся с ней поласковей, прошу тебя. Скажи ей, что я ее люблю, и… попроси ждать, пока я за ней не приеду. Она всегда может позвонить по телефону или послать письмо… Пожалуйста, сделай это для меня, Мици, ладно? Ты обещаешь присмотреть за ней, если она здесь объявится?

– Пожалуйста, не уезжай. Прошу, не оставляй меня, – попросила Димити.

– Не оставлять тебя? О чем ты говоришь? Все это не имеет никакого отношения к тебе.

– Но… я люблю тебя.

Чарльз посмотрел на нее странным взглядом, которого Димити прежде не знала. В нем читалось нечто похожее на гнев или даже на отвращение. Но в такое она не могла поверить и решила, что попросту не разгадала выражения его глаз. Он отвернулся от нее и зашагал к машине. Димити пошла за ним по пятам. Она уже взялась за ручку пассажирской двери, когда автомобиль так резко рванул вперед, что ее пальцы едва не оторвались и все ногти на них оказались сломаны. Из-под них засочилась кровь. Когда автомобиль исчез из виду, Димити опустила глаза и оглядела себя, проверяя, все ли в порядке, потому что ей казалось, будто сама жизнь вытекает из нее на каменистую дорожку.

Через неделю после того, как Чарльз отправился в Лондон на поиски Селесты, объявили войну, и перемещения людей были ограниченны. Весть об этом прокатилась по всей стране и дошла даже до Блэкноула, похожая на первое дуновение холодного зимнего ветра. Но ветер утих, и ничего особенного не произошло. Люди говорили, что если что-то и происходит, то очень далеко. Правда, вдоль всего побережья появились куполообразные железобетонные наблюдательные пункты. Странные корабли, ощетинившиеся пушками, сновали по проливу туда и сюда. Некоторые ребята из числа фермеров откликнулись на зов долга, отправились в Дорчестер и там записались в армию. Димити едва ли была в курсе этих событий. Девушка могла думать об одном только Чарльзе, о том, как он к ней вернется и она излечит его душевные раны своей любовью, напоит его ею и заставит понять, насколько кстати пришелся отъезд Селесты. Та служила бы живым напоминанием об ужасных вещах. Он ответит любовью на ее чувства, кошмар в конце концов закончится, и они соединятся. Как муж и жена. И больше не будет никаких перешептываний на их счет. Никаких слухов и сплетен. Они соединятся узами брака, которому теперь ничто не сможет помешать. Элоди, Делфина, Селеста – все окажется в прошлом. Осень выдалась холодной, и эта мысль стала единственным, что согревало Димити. Чарльз приедет и останется с ней. Он вернется.

Зак все еще стоял в маленькой комнате на втором этаже «Дозора», глазея по сторонам, когда Ханна подошла и встала рядом с ним. Щурясь от света, она взяла его за руку, и он почувствовал, как пальцы Ханны крепко сжались вокруг его запястья. Она глубоко вздохнула, словно хотела заговорить, но так ничего и не сказала.

– Они… то, что я думаю? – спросил он наконец.

Позади раздавались шаги поднимающейся по лестнице Димити. Она увидела, что дверь в комнату открыта, и замерла, из ее горла вырвался возглас, похожий на душераздирающий плач, в котором прозвучало неподдельное горе. Розафа бросилась к Димити, опустившейся на ступеньку, и принялась задавать вопросы на родном языке, одновременно поглядывая наверх, на застывшего в ужасе Зака. Димити не сводила глаз с открытой двери, и слезы струились по ее лицу. Илир, желая ее утешить, присоединился к Розафе, и они, встав по обе стороны от старой женщины, на пару принялись плести на своем непонятном напевном языке словесное кружево. Ханна сделала долгий, уверенный вдох.

– Работы Обри. Да.

– Тут их, наверное… тысячи.

– Ну, конечно, не тысячи, но немало.

Зак оторвал взгляд от содержимого комнаты и изумленно посмотрел на Ханну:

– Ты знала обо всем этом?

Ханна поджала губы и кивнула. Потом она тревожно глянула в сторону, но никаких следов вины на ее лице не появилось.