Я слегка наклоняю голову и сбрасываю взгляд с потолка на ее затылок. Она лежит на боку, спиной ко мне. Мы как-то слишком естественно и легко приняли решение матерей. И в первую же ночь решили сэкономить на чистых простынях и пододеяльниках. Только вторую неделю мы спим вместе, а мне уже кажется, что я живу с этой женщиной сто лет. Забираясь под легкое одеяло, мы не занимаемся любовью, а «возимся». Точнее, я «вожусь» на Мире, пока не устану, а она терпеливо ждет.

Потом поворачивается ко мне широкой спиной и засыпает.

Я припоминаю наш поход на Труханов остров к могиле старика. Лариса Вадимовна была не в восторге и от памятника, и от места. Только покачала головой, горько вздохнула и руками без всякого инструмента посадила на холмике несколько принесенных с собой фиалок. Просто толстым указательным пальцем выдавливала в земле дырку, опускала туда слабенький корешок цветка и утрамбовывала. Тоже пальцами.

Моя мать переживала, что Мире и ее маме не понравится надпись «От семьи Буниных». Она уже забыла, что и дата смерти на памятнике не отвечала действительности. Впрочем, это никого не интересовало. Старик умер, у него была могила. На могиле стоял памятник. Вот и все, что принималось во внимание.

Мира во сне сбросила с плеч одеяло. Видно, ей стало жарко. Ее тело и раньше, до эмиграции, не отличалось красотой и грацией. Это было заметно и сейчас, в полумраке. Я пытался вспомнить наше первое интимное свидание. Это было, кажется, в Оперном театре, на чердаке. Я напряг память, но своих эмоций и чувств, сопровождавших нашу первую близость, припомнить не смог.

– Нельзя войти дважды в одну и ту же реку, – прошептал я задумчиво.

Или подумал, что прошептал, но на самом деле произнес обычным, негромким голосом.

Мира зашевелилась. Грузно перевернулась, и ее сонные глаза уставились на меня.

– Что ты говоришь? – спросила она.

– Нельзя войти дважды в одну и ту же реку, – повторил я. – Кто-то из древних сказал.

– А почему ты не спишь?

– Не спится. – Голос мой звучал несчастливо. – Зато думается.

– Ты, наверное, волнуешься, – усмехнулась Мира. – Завтра под венец?

Мне захотелось сказать ей что-то грубое, но я промолчал. Зато невысказанная грубость как-то по-другому, бессловесно вылетела из моих мыслей и словно растворилась в воздухе комнаты.

А из глаз Миры улетучились остатки сонливости.

– А про реку – это ты про меня? – спросила она.

– Что?

– Ну ты, может, хотел сказать, что нельзя войти дважды в одну и ту же женщину?

Я задумался. Задумался и понял, что Мира права. Другого повода вспоминать эту древнюю мудрость не имелось.

– Наверно, – выдохнул я.

– Тело не река, – произнесла Мира. – В тело можно входить сколько угодно. Ведь тело – это ничего особенного.

«Твое так уж точно», – подумал я, глядя на ее бесформенную грудь.

Киев. 31 декабря 2004 года.

Как бы то ни было, а вчера вечером я отправился искать Светлане подарок. Поиски привели меня в магазин «Новый Эрмитаж» на Январского Восстания, откуда я ушел с симпатичным двойным серебряным подсвечником.

Полуночи я дожидаться не собирался и вручил ей подсвечник сразу. Светлана подарок приняла спокойно.

– Знаешь, – вздохнула она, – если хочешь, можешь пойти куда-нибудь. Я бы хотела остаться одна.

– И что, ты одна будешь сидеть за столом и дожидаться полуночи? – Я с сомнением заглянул ей в лицо.

– Нет, я лягу спать.

Мне вдруг вспомнилась Светлана времен беременности, в меру накрашенная, причесанная. Как бы ее вернуть в то милое моему сердцу состояние? Только новой беременностью? А вдруг она испугается, что история повторится? Я ей ведь так и не сказал о результатах анализа, да и о своем решении, которое вот-вот претворится в жизнь.

– Подумай, – произнесла она усталым голосом, – может, действительно пойдешь? Нормально встретишь Новый год с друзьями.

– Подумаю, – пообещал я.

И ушел на кухню.

На улице уже темно. За окном сыплет мелкий снежок. Бульвара почти не видно, только фары машин. Желтые, сочные, как только что раскрывшиеся одуванчики.

«Ну и куда мне пойти? – думаю я, глядя на автомобильную суету. – Куда?»

И в голове только один ответ – к Нилочке. Только с чего это я решил, что она будет встречать Новый год одна и дома?

Я достал из кармана мобильник, позвонил ей.

– С наступающим!

– Сергей Павлович! Ой! Вас тоже! Счастья, любви, здоровья, приятных неожиданностей!

– Да?! – прервал я поток ее пожеланий. – А ты где празднуешь? С друзьями?

– Что вы! Я схожу через пару часов к тете, поздравлю ее, а потом домой, к телевизору!

– Ну так, может, и я заеду тебя поздравить?

– Да? Вы можете? Конечно, Сергей Павлович! Заезжайте! А в котором часу?

– Ну, после тети. Часиков в десять.

– Буду ждать!

Я даю отбой и снова поворачиваюсь к окну, смотрю вниз, на предпраздничный суетливый мир. И думаю: «Жена меня отпускает так легко, словно ей совершенно все равно, куда и к кому я пойду! Впрочем, это понятно. Нам друг от друга сейчас ничего не нужно. Мне хватает ее присутствия, ее иногда радует мое отсутствие. Такой период. Надо переждать».

Карпаты. Январь 2016 года.

С каждым прошедшим днем я все больше убеждался в политических талантах оставшейся со мной команды. Не отошедший от длинных праздников народ не удивился сообщению о моем участии в выборах. Рейтинги кандидатов задергались, словно были живыми нервными окончаниями, по которым прошлись раскаленной иголкой. Впереди пока что шел коммунист, за ним почти на равных мы с Казимиром. Шестым кандидатом зарегистрировался лидер либеральных социалистов, и тут же они вдвоем с коммунистом оказались у нас с Казимиром в хвосте. Казимир требовал открытых теледебатов со мною, грозился показать какие-то цифры и прочий компромат. Но Светлов со Львовичем сразу сказали: я нужен Казимиру только для того, чтобы выключить мое сердце его дистанционным пультом. Так что по-прежнему пейзаж в моих фотоокнах не менялся. Только я перестал называть свое помещение палатой. Теперь это была простая комнатка. Скромная донельзя.

Львович, чтобы поднять мой дух, показал предвыборный плакат. Крупным планом – мои натертые древком лопаты ладони, протянутые, показанные миру как объяснение выражения удивительной и благородной усталости на лице. Над картинкой слоган: «Только труд кормит президента!»

– Это же… – Я задрал голову и посмотрел на белый потолок, подбадривая свою застопорившуюся было память. – Это когда я стресс снимал!..