— И что же? — спросил.

— Ничего... — пожал плечами итальянец.

— Как ничего? Балканы опять в огне. Вас тут целая группа...

— Я ни с кем здесь не связан, — не дал ему закончить Энрико.

Степняк с удивлением посмотрел на бывшего повстанца.

— Ты отошел от борьбы?

— Как это назвать... — неуверенно проговорил Малатеста. — Эмиграция меня доконала... Не могу... Не дождусь дня, когда можно будет свободно вернуться в Италию.

— Чтобы продолжать борьбу?

Энрико промолчал, отвел взгляд. Степняк не стал укорять его. «Не он первый, не он, очевидно, последний, — подумал Сергей, — вон сколько их сидит в Женеве, в Париже... в других местах. Люди с прошлым, но без будущего. Их будущее — это прожитый седгоня день... Кто виноват? Обстоятельства?.. Может быть, вполне возможно... Не всем дано выстоять до конца. И все же не зависит ли это от самого человека?.. Кто знает... Жаль Малатесту...»

Что-то в их отношениях дало трещину, они поняли это и вскоре распрощались. Сердце Сергея сжималось, на душе было горько, хотелось куда-нибудь пойти, развеять внезапно вселившуюся в него тоску. Вспомнил Элеонору, дом который стал ему близким и родным, и уже решил было ехать туда, но сразу же отбросил эту мысль: Тусси и Эвелинг стали супругами, готовятся к традиционному свадебному путешествию — до него ли им сейчас, до его ли забот?

Тем временем наступил вечер, и город окутали мглистые сумерки. Газовые фонари едва освещали улицы. Степняк побрел тесной, шумливой Флит-стрит. Здесь, в самом центре Лондона, помещались конторы крупнейших предпринимателей и адвокатов, банки, магазины, кафе, здесь же были и редакции популярных газет и журналов. Сюда чуть ли не в первый день приезда повел Сергея Вестолл, связав его эмигрантскую судьбу с жизнью и деятельностью самых громких рупоров английской действительности... Вот-вот уже должна появиться в «Таймс» его статья о положении на родине. Это будет плод последних раздумий о событиях там, в Петербурге и сатрапиях, анализ очередных злодеяний, до сих пор некоронованного — из-за страха перед народной местью — деспота, его министров и сорока тысяч столоначальников. Несколько подобных статей уже появились, ждут очереди другие... Новая книга — «Россия под властью царей» — понемногу заканчивается, о ней уже поговаривают, многие издатели ждут ее и даже просят. Он мог бы уже сдать ее, выпустить в свет, но это был бы неполный рассказ, не все ужасы — хотя перечислять их и нет надобности — царского произвола. Степняк считает, что книга должна стать своеобразной историей, летописью гнета, закрепощения, издевательств, темноты и нищеты! Чтобы не упрекали его потом в бездоказательности и неаргументированности. Ведь многие, даже из тех, кто печатают его писания, не верят в них, делают это для своего бизнеса, для собственной популярности. Что ж, это их дело. Не бизнес, не спекуляция на человеческом горе привели его сюда, на туманные берега Темзы. Правда, и только правда! Самая объективная, самая суровая. Правда для всех, для всего цивилизованного мира.

...Удивительно, как до сих пор никто из знакомых эмигрантов не повстречался ему здесь. Это редко случается даже в таком огромном городе... Впрочем, чему удивляться — вечер, многолюдье, каждый куда-то торопится... Омнибусы, веломашины, конки... Еще не время вечерних прогулок. Это только он, несемейный, бездомный... Кстати, с жильем действительно что-то надо делать, короче — менять. Далеко, нет и намека на уют, да еще хозяйка начала ворчать, сокрушается — помощи нет. Приедет Фанни — неловко... Ну, это потом, когда появятся стерлинги.

«Не пойти ли на Хайгейтские холмы? Поужинать, отдохнуть от этого шума...» Мысль понравилась, и Сергей ускорил шаг, чтобы не появилась другая идея. На Хангейтских холмах они недавно были — он, Элеонора, Эвелинг, — и ему там понравилось. Парк, свежий воздух, хотя и относительная, но тишина... К тому же там прекрасная харчевня Джека Строу. Дешево и вкусно. Как они тогда пообедали!..

Харчевня стояла на отлете, среди старых вязов. Это было приземистое одноэтажное каменное строение с небольшими окнами, под которыми — будто где-то на Украине! — кустились низкорослая сирень и жасмин. Окна были распахнуты, доносился приятный запах жареного мяса, лука и еще каких-то приправ, слышался спокойный разговор. Музыкантов Джек Строу не держал, и это еще больше привлекало к нему людей, озабоченных разными житейскими делами.

Степняк вошел, поздоровался с хозяином, который как раз находился за стойкой.

— Там ваши знакомые, мистер, — кивнул хозяин в сторону зала.

Сергей с некоторым недоумением посмотрел в зал, окинул взглядом сидевших за столиками людей, и сердце его охватила радость. В глубине зала, в уютном уголке, там, где они вместе недавно обедали, сидели Энгельс и молодые Эвелинги. Ну и ну! Прекраснее встречи и не придумаешь. Его еще не увидели, занятые разговором, не замечали, и он имел минутную возможность полюбоваться со стороны своими друзьями.

Энгельс, как обычно, был чем-то озабочен. Эвелинг немного рассеян — однако оба слушают Тусси. На приветственный возглас Степняка все повернулись в его сторону, на лицах засияли улыбки.

Элеонора Маркс

— Сергей! — радостно вскрикнула Тусси. — Где вы пропадали? Мы вас искали, даже в читальном зале. Сегодня у нас прощальный вечер, завтра уезжаем.

Степняк сел за стол, слева от Энгельса.

— По правде говоря, я хотел к вам зайти, — проговорил Степняк, — но потом подумал, что вам сейчас не до меня, и направился сюда. Вечер у меня сегодня особенный, встретил бывшего своего побратима — итальянца Малатесту... — Степняк рассказал о встрече, о том, какой разговор состоялся между ними.

— Пусть это вас не смущает, — сказал Энгельс, — человеческому злу так же, как добру, границ нет. В нашем деле это не новость. Человеку свойственно ошибаться.

— Но досадно, — сказал Степняк. — Человек побывал в таком горниле — не сломался, а здесь...

— Бездеятельность, друг мой, — вставил слово Эвелинг.

— Вот-вот, — поддержал Энгельс, — человек, занятый настоящим делом, не так легко поддается унынию...

— Ох уж эти мужчины! — с напускным осуждением проговорила Элеонора. — Достаточно собраться двум-трем — и уже дискуссия на полный ход. И в такой вечер!

— Верно, — молвил Эвелинг. — Извините, Тусси. Профессиональная привычка.