Даже у тех, кого не было тогда на берегу, отчетливо и навеки отпечаталось в памяти, что случилось потом. Кратчайшее и почти неслышное, но словно бы плотоядное тссс! заглушило вдруг на мгновение, как почудилось очевидцам, оглушительно грохочущий гул, и две ноги Крохи Сэмпсона — тощие, белые, скрепленные вверху ярко-красным лоскутом — застыли у края плота без отсеченного от них туловища на целую минуту, если даже не на две, а потом почти без брызг опрокинулись в воду, чтобы тут же всплыть и подрагивать на мелкой зыби двумя нетонущими, алебастрово-белыми, чудовищными из-за растопыренных пальцев подошвами Крохи Сэмпсона.

Пляж превратился в одержимый паникой ад. Внезапно возникшая рядом с Йоссарианом мисс Крэймер истерически рыдала у него на груди, а он обнимал ее рукой за плечи, пытаясь успокоить. Другой рукой Йоссариан поддерживал сотрясаемую рыданиями мисс Даккит с мертвенно-белым, еще более угловатым и длинным, чем обычно, лицом. Те, кого смерть Сэмпсона застала на берегу, неистово метались по пляжу, и крики мужчин звучали словно женские вопли. Голые купальщики судорожно хватали свои вещи, с ужасом косясь в сторону моря и как бы ожидая, что очередная волна вынесет на прибрежный песок омерзительный, окровавленный, оторванный от живого тела человеческий орган вроде печени, почки, легкого или желудка. А те, кого смерть Сэмпсона застала в воде, яростно рвались к берегу, но, забыв от страха, что по мелководью можно плыть, мучительно медленно продирались вперед бегом, то и дело отбрасываемые назад упругими, клейкими, вязкими, как им казалось, волнами. Кроха Сэмпсон окропил вокруг всех и вся. Заметив у себя на руке или ноге каплю крови, люди с ужасом и отвращением отшатывались от своих конечностей, словно хотели выпрыгнуть, вывернуться из собственной кожи. Постепенно толпа полуобезумевших голых людей отхлынула, неуклюже спотыкаясь и оступаясь, в лес, но и там каждый из беглецов очумело, затравленно, непрерывно оглядывался назад, и шелестящие листвой лесные заросли полнились одышливыми, истошными воплями. Йоссариан нетерпеливо подталкивал вперед шатающихся, нетвердо ковыляющих к лесу женщин, а потом, коротко матюгнувшись, ринулся обратно на пляж, чтобы помочь запнувшемуся о футляр своего фотоаппарата или запутавшемуся в одеяле, которое он тащил, Обжоре Джо — тот упал на подходе к ручью лицом в грязь и не подымался.

Когда Йоссариан добрался наконец до расположения эскадрильи, там уже все было известно. Люди в форме метались между палатками и бессмысленно орали или неподвижно стояли, как доктор Дейника и сержант Найт, задрав головы к небу и завороженно глядя на преступный, отчаявшийся, одинокий самолет, кругами уходивший вверх.

— Кто? — не успев перевести дух, крикнул Йоссариан, подбегая к доктору Дейнике и ощущая, что ему жжет глаза едкая горестная влага. — Кто в самолете?

— Маквот, — ответил ему сержант Найт. — Он совершал с двумя пилотами из пополнения тренировочный полет. И доктор Дейника тоже там.

— Я не там, а здесь, — встревоженно возразил доктор Дейника, скосив на сержанта Найта испуганный взгляд.

— Почему он не приземляется? — в отчаянии крикнул Йоссариан. — Почему лезет вверх?

— Боится, я думаю, — отозвался сержант Найт, не отрывая мрачного взгляда от подымающегося все выше самолета. — Он ведь знает, как его встретят на земле.

А Маквот продолжал полет, постепенно набирая в пологом вираже высоту, и, когда он шел по витку спирали на юг, его самолет почти терялся из глаз, а когда возвращался с моря и шел на север, то пролетал все выше над желтовато-бурыми холмами Пьяносы и взлетно-посадочной полосой аэродрома. Вскоре уже больше пяти тысяч футов отделяло его от земли. Шум двигателей превратился в шепотный шорох. Внезапно, когда самолет опять проходил над взлетной полосой, под ним вспыхнул светлый купол парашюта. Спустя несколько секунд раскрылся второй парашют и стал снижаться вслед за первым к поляне аэродрома. Самолет ушел на юг и через полминуты появился снова, сделав, как и предполагали стоявшие внизу люди, очередной виток быстро сужающейся спирали, а потом опять лег на крыло в крутом, но изящном вираже.

— Там еще двое, — сказал сержант Найт. — Маквот и доктор Дейника.

— Я не там, а здесь, — уныло возразил доктор Дейника. — Меня в самолете нет.

— Почему они не прыгают? — громко спросил себя сержант Найт. — Почему не прыгают?

— Это же бессмыслица, — пробормотал доктор Дейника. — Явная бессмыслица, — повторил он и закусил губу.

Но тут Йоссариан внезапно понял, почему не прыгает сам Маквот, — понял, почему он не будет прыгать, — и помчался за самолетом, махая руками, умоляюще вопя, чтобы он приземлился, ради бога, Маквот, но никто его не слышал — во всяком случае, не слышал Маквот, — и он, задыхаясь, прерывисто застонал, когда Маквот опять развернулся, качнул на прощание широкими крыльями, окончательно решил, что двум смертям не бывать, а на одну наплевать, и врезался в гору.

Полковника Кошкарта так удручила смерть Крохи Сэмпсона и Маквота, что он повысил норму боевых вылетов до шестидесяти пяти.

Услышав, что доктор Дейника тоже погиб в самолете Маквота, полковник Кошкарт увеличил норму боевых вылетов до семидесяти.

Первым, кто понял, что доктор Дейника безвозвратно погиб, был сержант Боббикс, узнавший от дежурных контрольно-диспетчерского пункта, что его имя внесено в маршрутный лист, который заполнил перед вылетом Маквот. Сержант Боббикс смахнул слезу и вычеркнул доктора Дейнику из списков личного состава эскадрильи. Закусив дрожащие губы, он нехотя отправился поведать об его печальной участи Гэсу и Уэсу, но для этого ему предстояло пройти мимо жилой палатки врача, разбитой между палатками санчасти и КП, и он шагал, предусмотрительно глядя прямо перед собой, чтобы не вступать в беседу с угрюмо сидящим возле своей палатки тщедушным человечком по фамилии Дейника, ярко освещенным лучами предвечернего солнца. Сержант Боббикс мрачно размышлял о своем будущем, поскольку у него на руках оказалось теперь два мертвеца — Трупп из палатки Йоссариана, который не числился в списках эскадрильи, но, безусловно, погиб, и доктор Дейника, новый мертвец, который в списках числился, но погиб весьма условно, а значит, угрожал сержанту Боббиксу даже более серьезными административными осложнениями, чем Трупп.

Гэс и Уэс выслушали сержанта Боббикса со стоическим недоумением, но переживали свою утрату молча и никому о ней не говорили, пока к ним не пожаловал через полчаса сам погибший, чтобы они поставили ему — уже в третий раз за этот день — градусник, а потом измерили кровяное давление. Температура у него и всегда-то была немного пониженной, а теперь вдруг упала еще на полградуса ниже его обычной нормы. Безучастные взгляды помощников представились вдруг ему бесчувственными и совершенно бессмысленными.

— Что с вами творится? — едва сдерживая накипевшую злобу, выкрикнул он. — Вам вроде должно быть известно, что постоянно пониженная температура и вечно заложенный нос — ненормальное явление для живого человека! — Горестно фыркнув, он понуро подошел к шкафчику, где хранились медикаменты, чтобы отыскать там, во-первых, таблетки аспирина и сульфазила, а во-вторых, аргирол для лечения горла. Его маленькая головка с унылым лицом напоминала жалкую головенку шелудивого воробья, и он все время потирал собственные руки. — Посмотрите, какой я холодный! Вы уверены, что ничего от меня не скрываете? — подозрительно спросил он.