Да, при прочих равных условиях летать с Маквотом было гораздо безопасней, однако с Маквотом ему постоянно грозила гибельная опасность, потому что Маквот слишком любил летать и волочил Йоссариана в каких-нибудь нескольких дюймах от земли, возвращаясь на бреющем полете с учебного полигона, куда их посылали, чтобы натаскать нового бомбардира из экипажа пополнения, затребованного полковником Кошкартом после пропажи Орра. Полигон был устроен на противоположном от расположения их эскадрильи берегу Пьяносы, и, возвращаясь оттуда, Маквот медленно тянул почти вплотную к склонам горного хребта, делившего остров напополам, а когда вскарабкался — именно вскарабкался! — наверх, сразу же вывел двигатели на полную мощность, накренил самолет в крутом вираже на крыло и, отдав штурвал вперед, помчался, к ужасу Йоссариана, вниз, весело покачивая крыльями и удерживая тяжелую, гулко рычащую машину в нескольких дюймах от скалистого склона, так что они дрыгались вроде обезумевшей чайки над бурыми волнами, да только вот под ними-то вместо морских волн дыбились зазубренные твердокаменные скалы. Йоссариан оцепенел. Губы нового бомбардира растянулись в застывшей, завороженной улыбке, но он ухитрялся при этом еще и радостно присвистывать — фьиу!.. фьиу!.. фьиу!.. — вызывая у Йоссариана бешеное желание размозжить кулаком его идиотскую морду, которое, однако, он все не успевал осуществить, потому что непрерывно отшатывался от несущихся ему навстречу утесов и скал или вдруг нависающих над ним ветвей, тут же ныряющих каким-то чудом под кабину. Никто не имел права подвергать его жизнь такому страшному риску!

— Вверх, вверх, круто вверх, выродок, вверх! — истошно заорал он Маквоту, мгновенно проникшись к нему ядовитой ненавистью, но Маквот, жизнерадостно напевая — его растреклятая песенка звенела в наушниках Йоссариана, — очевидно, не слышал. Йоссариан, сжигаемый злобой и мучительной — почти до рыданий — жаждой мщения, ужом ввинтился в тесный туннель, с трудом преодолел увеличенную крутым спуском силу тяжести, вылез из туннеля в центральном отсеке, вспрыгнул на приподнятый пол пилотской кабины и подскочил, трясясь от ярости, к Маквоту. Ему бы сейчас пистолет мертвеца — увесистый исчерна-серый пистолет сорок пятого калибра, — чтобы, заслав патрон в ствол, сладострастно прижать его к затылку Маквота. Но пистолета у него не было. Не было и охотничьего ножа или какого-нибудь другого оружия, которым он мог бы полоснуть по открытой шее, а еще лучше — пырнуть в затылок Маквота, поэтому он ухватил его за ворот комбинезона, изо всех сил встряхнул и заорал, чтобы он шел, паскудина, вверх, вверх, круто вверх! Утесы, скалы и ветви деревьев по-прежнему неслись со всех сторон им навстречу, ускользая в последний момент под кабину. Маквот оглянулся на Йоссариана и радостно засмеялся, как бы предлагая ему разделить с ним его кретинскую радость. Пальцы Йоссариана скользнули вниз, он обхватил ими шею Маквота и злобно сдавил ее. Маквот напрягся.

— Вверх! — отчетливо, угрожающе и негромко приказал ему сквозь зубы Йоссариан. — Придушу, сволочь! Вверх!

Стараясь не шевелиться, Маквот плавно потянул штурвал на себя, и машина стала медленно набирать высоту. Пальцы Йоссариана разжались, руки соскользнули с плеч Маквота и обессиленно повисли. Он уже не злился. Ему было стыдно. Когда Маквот ввел самолет в набор высоты, Йоссариану мгновенно опротивели собственные руки, и он очень захотел очутиться где-нибудь за тридевять земель, чтобы их похоронить. Они казались ему мертвыми.

Маквот испытующе посмотрел на Йоссариана, и во взгляде его не было ни малейшего дружелюбия.

— Да, парень, — холодно сказал он, — ты, видать, дошел.

Тебе пора домой.

— Так кто ж меня отпустит? — выговорил, опуская глаза, Йоссариан и попятился.

Спустившись из пилотской кабины в средний отсек, Йоссариан сел на пол и сокрушенно понурил голову. Все его тело покрывала испарина.

Маквот взял курс на аэродром. Йоссариан тоскливо думал, отправится ли, приземлившись, Маквот в оперативную палатку к Птичкарду с Краббсом, чтобы попросить никогда не назначать его в один экипаж с Йоссарианом, как сделал тайком он сам, попросив не назначать его в один экипаж с Доббзом, Хьюплом и Орром, а потом — правда, уже безуспешно — и с Аафреем. Он ни разу раньше не видел, чтоб Маквот был чем-нибудь раздражен, тот всегда пребывал в прекраснейшем расположении духа, и он тоскливо думал, что потерял, наверно, еще одного друга.

Однако, приземлившись и вылезая из самолета, Маквот ободряюще ему подмигнул, а потом, когда они ехали в джипе к расположению своей эскадрильи, весело подшучивал над доверчивыми новичками, пилотом и бомбардиром, хотя все же ни разу не обратился прямо к Йоссариану, пока, после сдачи парашютов, они не остались вдвоем. И вот тут-то, шагая рядом с Йоссарианом к их палаткам, Маквот вдруг весело расхохотался, его загорелое, угловато-веснушчатое лицо покрылось лучиками смешливых морщинок, и он шутливо ткнул Йоссариана кулаком в ребра.

— Ну так что, злыдень, — посмеиваясь, сказал он, — ты и правда собирался меня придушить?

— Да нет, — покаянно улыбнувшись, отозвался Йоссариан. — Конечно, нет!

— Я не знал, что тебе так худо… И мне, признаться, даже непонятно — почему ж ты об этом никому не говорил?

— Миллион раз всем говорил. Что с тобой? Неужто ты никогда не слышал?

— Так я думал, ты не всерьез.

— А тебе самому разве не страшно?

— Да в том-то и дело, что вроде бы нет.

— Даже на боевом курсе?

— У меня, наверно, не хватает мозгов, чтобы бояться, — смущенно признался Маквот.

— Мне со всех сторон угрожает смерть, — сказал Йоссариан, — а тут еще и ты выискиваешь, как бы меня угробить.

— Стало быть, я должен здорово тебя пугать, когда «брею» твою палатку, а? — еще раз усмехнувшись, предположил Маквот.

— Ты пугаешь меня до полусмерти. Я же тысячу раз тебе говорил.

— Да мне, понимаешь ли, казалось, что ты жалуешься только на рев двигателей, — смиренно пожав плечами, сказал Маквот. — Двум смертям не бывать, на одну наплевать, — пропел он. — И все же надо это, видимо, прекратить.

Однако Маквот был неисправим и, оставив в покое палатку Йоссариана, по-прежнему летал при каждом удобном случае почти впритирку к морю и песку над берегом с купальщиками из их эскадрильи, проносясь, будто пугающе низкая молния, за которой катился оглушительно рокочущий гром, над плотом и уединенной низинкой между дюн, где Йоссариан укромно полеживал с мисс Даккит или играл в карты с Нетли, Дэнбаром и Обжорой Джо.

Йоссариан и мисс Даккит встречались, когда были свободны после обеда, почти каждый день, а встретившись, отправлялись на пляж и сидели там в уютной низинке, отделенные грядой дюн чуть ниже человеческого роста от песчаной косы, где резвились голые купальщики. Иногда к Йоссариану с мисс Даккит присоединялись Нетли, Дэнбар и Обжора Джо. Маквот появлялся немного реже, зато Аафрей притаскивался почти каждый день — пухлый, чопорный и в полной военной форме, причем даже на берегу он снимал только фуражку и башмаки, а в воду вообще никогда не лазил. Остальные сидели на песке в плавках — из уважения к мисс Даккит и мисс Крэймер, которая тоже ежедневно приходила на пляж и надменно сидела ярдах в десяти от компании Йоссариана. Никто из них, кроме Аафрея, не обращал внимания на голых купальщиков за грядой дюн, принимавших солнечные ванны или прыгавших в воду с огромного плота, который покачивался, колеблемый ленивыми волнами, на пустых бочках из-под горючего неподалеку от песчаной косы. Мисс Крэймер сидела в гордом одиночестве, потому что не любила Йоссариана и осуждала мисс Даккит.