числе наиболее известных членов этой шовинистически настроенной группы были поэт Ури-Цви Гринберг и журналист правых взглядов д-р Исраэль Эльдад (Гл. XIV), равно как и некоторые из ультраортодоксов.

Лишь несколько менее крайними в своих требованиях были члены Движения за неделимый Израиль, в состав которого входили как интеллектуалы, так и партийные активисты, принадлежавшие практически ко всем политическим секторам. В своем манифесте, опубликованном в сентябре 1967 г., лидеры этого движения заявляли, что никакое правительство Израиля не вправе отдать земли, захваченные в боях, и что следует, не откладывая, начать экономическое освоение завоеванных территорий. Как еврейский Нацрат-Илит был построен рядом с арабским Назаретом, говорили они, точно так же должны быть построены еврейские города рядом с Наблусом, Хевроном, Иерихоном и другими арабскими центрами на территории Западного берега. Аналогичным образом, пустоши и бросовые земли Синая и Голанских высот должны быть заново освоены, как в дни царя Шломо. Сторонниками Движения за неделимый Израиль были в значительной степени ортодоксы. Одним из самых красноречивых лидеров движения был д-р Гарольд Фиш[216], ректор Университета Бар-Илан, писавший: “… есть лишь один народ, которому эта земля принадлежит по праву, и это — еврейский народ. Никакие временные перемены демографического характера не могут изменить эту истину, которая является одним из принципов нашей веры. Подобно тому как у одной жены не может быть двух мужей, точно так же одна земля не может находиться в суверенном владении двух народов”.

Позиция фракции Гахаль очень напоминала взгляды Движения за неделимый Израиль, хотя в целом либеральные члены блока вовсе не были ястребами, но лишь следовали за своими партнерами из партии Херут. Менахем Бегин и Шмуэль Тамир, самые ревностные из числа максималистов, обнаружили, что их мнение разделяет находящаяся на грани исчезновения партия Бен-Гуриона Государственный список — правда, без самого Бен-Гуриона. Надо сказать, что сторонников экспансионизма было достаточно и среди левоцентристов, членов Партии труда и даже партии Мапам. Собственно говоря, основатель Движения за неделимый Израиль, Элиэзер Ливне, был одним из ветеранов и уважаемым теоретиком Мапай. Позиция Ливне навряд ли определялась религиозными традициями или ощущением исторической миссии народа Израиля; скорее имела место прагматичная убежденность в том, что безопасность Израиля может быть гарантирована только благодаря тому, что страна получила возможность обеспечить глубокую оборону, а не за счет мирных договоров, которые арабы, как известно, склонны нарушать — даже если договор заключен с другим арабским государством. Аналогичной точки зрения придерживался также видный писатель и член партии Мапам Моше Шамир. В 1973 г. он отмечал: “Мои нынешние взгляды не вполне совпадают с теми, что я разделял раньше, но шестьдесят седьмой год стал для меня потрясением”. Аннексия представлялась Шамиру кратчайшим путем к достижению мира, “единственным способом убедить арабов, что им необходим мир”. Шамир, Бегин, Тамир, Ливне и другие сторонники идеи Земли Израиля в новых границах воздерживались от прямых указаний на то, что опасная демографическая проблема, которая неизбежно возникнет в случае аннексии арабской Палестины, должна будет решаться в конечном итоге за счет массового исхода арабского населения в соседние страны — хотя такой вариант и подразумевался.

Из числа всех израильских сторонников идеи экспансии менее других руководствовался религиозными или историческими соображениями, разумеется, Моше Даян. В основе концепций, которые брал на вооружение министр обороны, всегда лежал прагматизм. Будучи военным губернатором контролируемых территорий, Даян один занимался осуществлением политики, которую он впоследствии обосновывал. Именно благодаря его поддержке создавался “общий рынок” двух частей Палестины. Вскоре Даян дал знать, что им задумано создание некоего образования, в рамках которого географические и демографические границы будут постепенно размываться. С этой целью он предложил правительству основать четыре еврейских города вдоль горного хребта, который тянется от Хеврона и Наблуса, и, таким образом, создать в арабском окружении острова еврейского присутствия. Район Хеврон — Беэр-Шева, по мнению Даяна, можно было подобным образом превратить в единый экономико-административный регион. Другой такого рода интегрированный регион на севере страны мог бы включать Афулу и Дженин. В августе 1971 г. Даян развил свои соображения в рамках известного выступления перед слушателями Высшего военного колледжа. Именно тогда он определил функции Израиля на контролируемых территориях как функции постоянного правительства, которые заключаются в том, чтобы “планировать, а затем реализовывать свои планы, не размышляя о дне мира, который может настать совсем не скоро”. Израиль обязан “создавать факты”, подчеркнул Даян.

Сильное впечатление, которое Даян произвел прямотой своего выступления, отчасти затмило еще более откровенное, пусть даже и менее радикальное, мнение, высказанное примерно через месяц после окончания Шестидневной войны другим человеком. Этим человеком был Игаль Алон, в прошлом герой Палмаха, лидер партии Ахдут га-авода и впоследствии заместитель премьер-министра во вновь созданном коалиционном кабинете Партии труда. До 1967 г. высказывания Алона по вопросам безопасности своей бескомпромиссностью во многом напоминали позицию Даяна. Даже по окончании Шестидневной войны он продолжал отстаивать свою жесткую линию с еще большей энергичностью. Известный “План Алона”, предложенный, как уже говорилось, на обсуждение кабинета министров вскоре после войны, предусматривал строительство, силами бойцов Нахаль, ряда полувоенных поселений на гористой местности вдоль излучины реки Иордан, цепочка которых огибала бы оккупированный Западный берег и охраняла территорию Израиля. Алон подчеркивал, что “мы предпочитаем безопасные границы, по которым не достигнуто соглашение, таким границам, относительно которых существует соглашение, но которые не обеспечивают безопасности”. Однако концепция Алона содержала еще один аспект, на который зачастую не обращали внимания, хотя он, несомненно, относился к категории примиряющих. Алон вырос среди арабов, свободно владел арабским языком — потому он с пониманием и симпатией относился к арабским традициям и знал, что значит для араба чувство чести. После 1967 г. подобного рода политика осмотрительной сдержанности стала популярной, и к этому следует добавить такой момент, как усиление политического соперничества между Алоном и Даяном в рамках Партии труда. Заместитель премьер-министра неоднократно говорил о своей готовности признать законность требований палестинского народа. Если палестинцы выразят намерение создать свое государство на территории Западного берега или иную политическую автономию в рамках иорданской конфедерации, Израиль должен проявить готовность к ее признанию, говорил Алон. При этом он демонстрировал твердость во всем, что касалось обеспечения безопасности израильской границы по реке Иордан, однако, в отличие от Даяна, выступал против мероприятий, поощряющих “ползучую аннексию”. Надо признать, что его взгляды вызывали негодование и голубей, и ястребов.

Позицию, характеризуемую большей терпимостью, занял Пинхас Сапир, очень энергичный и пользовавшийся всеобщим уважением министр финансов. Обеспокоенный программой “свершившихся фактов” на территории Западного берега и Газы, предложенной Даяном, Сапир в 1968 г. резко выступил против интеграции как самих территорий, так и их жителей, в израильскую экономическую