взгляд которого блуждал в пустоте, тоже был готов уснуть, а негр смотрел на него с улыбкой.

Маджум оказал свое действие на обоих. Эта сладость фиолетового цвета известна всем народам на Востоке и в Северной Африке. Она захватила их врасплох, погрузила в мир снов, хорошо знакомый курильщикам опиума в Поднебесной империи.

Этот таинственный и легендарный наркотик состоит из смеси сливочного масла, меда, мускатного ореха, цветков гвоздики и кифа — листьев особого сорта конопли — и обладает мощной одурманивающей силой, которой не может противостоять ни один человек, каким бы сильным он ни был.

Одно только слово «гашиш», шуршащее, мелодичное, вызывает у берберов и у других жителей Востока странные видения. Но это не грубый тошнотворный опиум, который все же может вызвать необычайные сновидения. Гашиш — это нечто подобное, но более изысканное, аристократическое, если можно так выразиться.

Перед взором человека, попробовавшего эту сладость, возникали фантастические видения: благоухающая специями Аравия, таинственная Западная Азия, священная Индия с ее баядерками, блистающими золотом и бриллиантами Голконды и Варанаси[48], бескрайние пустыни и пальмовые рощи с источниками, воды которых нежно лепечут, струи фонтанов, падающие в золотые чаши, украшенные лазуритом, необычайные и неведомые страны, горячее солнце и прохладная тень, экзотические благовония, в ароматном дыму которых появляются и исчезают гурии мусульманского рая.

Необычный наркотик, который не смогли запретить ни законы королей, ни эдикты султанов, укоренился среди жителей Востока. Они и сегодня испытывают потребность в этом изысканном яде, который в конце концов убьет их или превратит в животных, как это случается с курильщиками опиума.

Барон полулежал в большом кресле с подлокотниками, голова его покоилась на мягкой шелковой подушке, которую принес ему негр. Он спал.

Железная Башка, обладавший весьма ограниченным умом, далеким от романтических грез, видел во сне огромные бутыли с аликанте и хересом и такие же огромные трубки в виде гигантских голов турок и берберов. Молодой дворянин, которому природа дала весьма живую фантазию, ничем не уступавшую фантазии жителей Востока, и яркий темперамент, испытывал совсем другие чувства.

Перед его остекленевшим и неподвижным взором проходили ровным строем галеры с золотыми парусами и серебряными мачтами, плывущие по молочному морю при сильнейшем ветре; заколдованные дворцы с сияющими куполами на берегах озер, сплошь заросших листьями лотоса, или возвышающиеся на горизонте в сиреневой или зеленоватой дымке; чудесные сады, где среди кустов роз и алоэ, испускающих неземной аромат, танцевали гурии, искушая и призывая принять участие в их забавах, а таинственные оркестры ласкали слух дивными мелодиями.

Потом декорации менялись. Появлялись безбрежные моря, на которых шли морские сражения, казалось, что слышен грохот пушек, стоны раненых и победные крики; на смену баталиям приходили сцены золотых закатов в пальмовых рощах; зеленые равнины, на которых берберийские всадники в развевающихся белых плащах выполняли причудливые упражнения, блестели сабли, воин на белоснежном коне, похожий на Зулейка, мчался вперед с непостижимой скоростью; потом смешение диванов, драпировок, фонтанов, живых изгородей, зеркал, в центре которых в облаке благоухающего дыма ему улыбалась прекрасная дама, приглашая его следовать за ней; мавританка, чей образ постоянно затмевался образом девушки, одетой в голубые шелка; графиня ди Сантафьора, бледная, истощенная, плачущая, с длинными черными волосами, рассыпавшимися по плечам, протягивала к нему руки с отчаянной мольбой.

Мавританка появлялась снова и снова. Она выныривала из морских волн, покачивалась на верхушках пальм, танцевала на глади прудов и озер, ее голова украшала носы галер во время сражения, она убегала по пескам пустыни, ее он видел на золоченых куполах, на вершинах гор, в дымке огненных закатов и при свете луны. Она смотрела на него огромными черными глубокими глазами, и взгляд ее проникал глубоко в душу, она приглашала его следовать за собой в поля и леса, в морскую пучину, в прозрачные воды озер. И улыбалась, улыбалась, улыбалась…

Потом внезапно он увидел, что падает со страшной высоты в чудесный зал, которого никогда раньше не видел. Он был достоин стать заколдованным залом одного из дворцов «Тысячи и одной ночи».

Здесь все было в мавританском стиле. В огромном помещении царила полутьма, которую так ценят в странах, где беспощадное солнце сжигает все вокруг, где ветер пустыни иссушает землю и покрывает ее тончайшим песком, проникающим всюду, покрывающим всё.

Свет падал из-под купола, сделанного из стекла желтого и золотистого цвета, он отражался от стен, и блики приобретали тысячи разных оттенков. Стены были выложены мавританской плиткой с черно-белым узором. Мраморный блеск этой плитки создавал ощущение свежести. Полы устилали замечательные ковры, мягкие и пушистые, расшитые золотом и серебром.

Вдоль стен располагался широкий и низкий диван, который, казалось, приглашал к отдыху и мечтаниям. Сплошную поверхность дивана в некоторых местах прерывали группы пальм, посаженных в бесценные горшки из оникса или в драгоценные арабские сосуды, покрытые тончайшей резьбой и украшенные перламутровыми инкрустациями. Пальмы росли в легких позолоченных вазонах, увешанных безделушками и золотыми цепочками, вазочками из лазурита, наполненными знаменитым розовым маслом из Багдада.

В центре зала, опершись на золотой треножник, на котором курился сандал, стояла замечательно красивая женщина, завернутая в покрывало с блестящими металлическими пластинками. Ее обнаженные руки были увиты золотыми цепочками и серебряными змейками с рубиновыми глазами. Длинные черные волосы закрывали ее плечи. Она пристально смотрела на молодого человека и шептала:

— Бедный юноша…

Барон встал. Действие гашиша закончилось, дурман рассеялся, но странная вещь: сон продолжался.

Он видел стеклянный купол, восхитительные ковры, широкие диваны, обитые шелком, группы пальм, вазы, горшки, треножник, над которым поднималось облачко благоуханного дыма, и женщину, пристально на него смотревшую. Только свет изменился: день сменился ночью, зал был освещен огромной венецианской люстрой с голубыми и розовыми свечами. Люстра сверкала, хрусталь переливался, свет отражался в золотых пластинах, покрывавших стол, находившийся прямо под люстрой. Каждая пластинка сияла, как маленькое солнце. На столе стояли амфоры, бокалы, высокие вазы с фруктами и сладостями, прекрасные подносы с пирожными.

В ответ на его мысли раздался серебристый смех.

Он потер глаза, думая, что, может быть, еще спит. Но он не спал, и это был не сон.

Юноша посмотрел вокруг. Он лежал не в кресле, а на двух подушках на мягком диване, обитом желтым дамасским шелком, расшитым золотом.

«Где я? — подумал он. — А Железная Башка?»

В ответ на его мысли раздался серебристый смех. Смеялась женщина с губами красными, как спелая земляника. Теперь она стояла у фонтана, в котором весело вертелся хрустальный шарик.

Барон смог только вскрикнуть от удивления: в этой женщине он