«Скромник хренов, – решил про себя сильно раздосадованный Марк Беренгар. – Он даже в коляске продолжает считать себя великим бойцом, и, к сожалению, нельзя сказать, что Ральф совсем не прав. Я больше не умею „видеть“ сенсов, но тут и безо всякого эфира понятно, что дело с ним нечисто».

Валентиан небрежно мотнул головой, и его крестьянки покорно удалились. Как только ореховая дверь за девушками закрылась, Ральф заговорил – ясно, искренне и выразительно, и Марк в эти минуты почти перестал наблюдать за изменчивым профилем луддита, завороженный его историей.

* * *

История Ральфа Валентиана, мятежника и псионика

Не знаю, с чем можно сравнить то непередаваемое ощущение, когда разум, отделенный от тела, вольно перемещается в ментальном эфире. Занятное ощущение. Рискну сравнить его с морем. Помню, лет двадцать назад, на юге, совсем зеленым студентом парадуанского агрономического колледжа, я как-то опустился с аквалангом на дно курортной бухты – стая плоских, как блюдца, золотых рыбок обтекала меня кругом, эти существа суматошно метались – так, что блеск их чешуи сливался в один сплошной поток. Над головою моей медленно колебался толстый слой жидкого аквамарина, шестое чувство воспринимало плотность и размах моря, хотя видеть я мог только это самое мелькание золота на темно-голубом.

Ладно, не стоит бередить прошлое.

Мне никогда больше не носить акваланга, но это полбеды. Я, несчастная развалина, не могу даже пройтись пешком – подо мною скрипит привычное старое кресло, а за спиной две набожные дурехи, святая глупость которых равна только их же беззаветной и детской преданности.

Бывают вершины судьбы (немного их), когда, словно дар свыше, приходит полнота сил – и душевных, и физических. Чаша жизни переполняется, и не пролить этот напиток богов мы уже не в силах. Что бы ни случилось потом, нам останется память, а память – это то, что труднее всего убить, даже если тебе самому этого хочется неотвязно и остро.

Ну да ладно. Изрядное число лет назад, еще до восстания псиоников, еще находясь в добром здравии, я по собственной воле и глупости сделался проводником Лимба – наверное, мною двигала противоречивая смесь набожности и любопытства. Официальный каленусийский пантеизм отвергает посмертие. Людей Северо-Востока, таких, как я, столичные адепты Разума всегда считали чудаковатыми еретиками, но в веротерпимой Конфедерации личные религиозные странности никогда не имели серьезных последствий.

Я принадлежал к скандально известной луддитской секте Иеремии Фалиана. Почему-то наши ритуальные проклятия техническому прогрессу очень мало для меня значили. Карьера захолустного религиозного политика не казалась мне соблазнительной. Я не рвался скучать в придорожных пикетах, слушал великого проповедника вполуха и втихомолку стремился пробраться совсем в другие сферы – подальше от догматичных стариков.

Приходилось ждать вечера, когда густые лиловые сумерки падают на выпуклые спины холмов. Ноги сами несли меня туда, где кольцо живой изгороди заменяло нам дольмены древних. Курился костер. Я, Ральф Валентиан, сидел рядом с другими на скамье из бревен и смотрел на витые струйки дыма, покуда не начинал видеть туман, скалы и облака Лимба. Мир линял наподобие старой картинки – костра и зарослей больше не было, северная равнина исчезала, сменялась горами, между острыми камнями этих гор свистел ветер. Крутой обрыв едва не убегал у меня из-под ног, далеко внизу, под тонким флером тумана, маячил крышами и портиками серо-розовый город.

Не знаю, почему этого города больше никто из наших не видел. Позже Аналитик сказал мне, что я прирожденный проводник на ту сторону. Что ни говори, звучит с ядовитым подтекстом и многозначительно.

Итак, тело мое продолжало гордо восседать на бревне, которое давно залоснилось, отполированное штанами набожных луддитов Иеремии. Вместе с тем я отчетливо видел собственные руки, торс, ноги – и в туманной реальности Лимба все равно оставался самим собой. Провал под ногами манил, но это не был извращенный соблазн суицида, скорее любопытство, помноженное на избыток сил. Однажды у меня хватило смелости спуститься в долину, всего-то потребовалось немного ловкости, и мраморные мостовые пустого города легко легли под мои подошвы. Неестественно звонкое эхо цокало и металось между колонн и статуй. Я брел наугад, пока не отыскал главную площадь – такую же потустороннюю и безлюдную, как и все улицы проклятого Лимба. Палаццо белого камня выходило фасадом в сторону пустого пространства площади. Камень блестел свежестью – ну прямо только что из-под резца. На ступенях дворца не оказалось ни мусора, ни пыли, ни единой песчинки, острые края мрамора выглядели неистертыми – словно их никогда не касалась ничья нога.

Дверь в древнем стиле подозрительно легко подалась, и я вошел, потому что уже не мог не войти. Комнаты мне не запомнились, знаю только, что они были. Во внутреннем дворике блестел бассейн, до краев заполненный густой темной жидкостью. Цвели в кадках декоративные апельсины. На краю бассейна расположился лысый толстый старик в черном шелковом халате. Он этак основательно, всей задницей, засел в кресле, но при этом умудрялся не отбрасывать тени. Если бы я сумел предвидеть будущее, то опознал бы в коляске калеки почти точную копию моего нынешнего «трона». Жаль только, что предвидение никогда не было моей сильной стороной.

Я бесстрашно двинулся к нему, намереваясь поговорить, водянистые, навыкате глаза обитателя Лимба пялились на меня в упор, сухую кожу старческого лица покрывали редкие пятна палевого пигмента. Иллюзия была полнейшая – само совершенство правдоподобия, если бы только не эта проклятая, потерянная тень… Чуть погодя, должно быть, вдоволь на меня насмотревшись, старый хрен недовольно насупился.

– Ну-с, или говорите, или уходите на все четыре стороны. Мне надоели людские стандартные пороки и глуповатые случайные визитеры. Вы, молодой человек, наверное, превысили свою обычную дозу? Беда с этими синтетическими наркотиками.

– Я не наркоман.

– Псионик?

– А вы-то сами кто – какой-нибудь демон из древних историй?

– Глупости. Я Ответственный Аналитик. А для вас, если хотите, полномочный представитель господа бога. Мне не нравится эта временная линия, здесь все идет не по правилам, но я не желаю выглядеть негостеприимным. Раз уж явились – хотите узнать свою судьбу?

Почему-то мои способности псионика в этот момент дали сбой. Наверное, мне следовало бежать, не медля, и оставить за спиной бассейн темной воды, апельсиновые деревья в кадках и роковое для меня палаццо, но я сдуру поддался тому соблазну, который обычно толкает суеверных людей в руки гадалок и предсказателей. Почему-то этот тип, назвавшийся Аналитиком, не вызывал у меня никакого пиетета. Позже я как следует узнал это бескорыстно-расчетливое существо, но и в первые минуты нашего знакомства он не показался мне добрым ангелом. Может быть, меня удержала на месте дерзость или озорство – не знаю.

Старик склонил совершенно лысую голову, у него под рукой устроился маленький сайбер неизвестной мне модели. Аналитик мял крошечные кнопочки толстым стариковским пальцем, а я ждал, с отвращением рассматривая живую тьму, замкнутую в рамке бассейна.