У Вианны сил не было ни кивнуть, ни утереть слезы.

– Они же будут писать мне, присылать фотографии?

– Ему придется забыть вас, мадам, начать новую жизнь.

– Когда вы его заберете?

– Прямо сейчас.

Сейчас.

– И мы ничего не можем изменить? – спросил Антуан.

– Нет, мсье. Ари следует вернуться к своим. Он один из немногих счастливчиков – его родственники живы.

Вианна почувствовала, как Антуан взял ее за руку. На лестнице ему пришлось поддерживать ее, ноги не слушались.

В спальне сына (нет, не сына), двигаясь как сомнамбула, она собрала нехитрые пожитки мальчика. Потрепанная плюшевая обезьянка с вечно отрывающимися глазами; кусочек окаменевшего дерева, который он нашел на берегу прошлым летом; стеганое одеяло, которое Вианна смастерила из лоскутов его старой одежды. С обратной стороны вышивка «Нашему Даниэлю, с любовью от мамы, папы и Софи».

Она вспомнила, как он прочитал это и спросил: «Папа вернется?» – а она кивнула и сказала, что любимые всегда находят дорогу домой.

– Я не хочу терять его. Я не могу…

Антуан прижал ее к себе, дал выплакаться, а потом пробормотал на ухо:

– Ты же сильная. Мы должны смириться. Мы любим его, но он не наш.

Как же она устала быть сильной. Сколько еще утрат она сможет вынести?

– Хочешь, я ему скажу? – предложил Антуан.

Конечно, хочет, больше всего на свете хочет, но это должна сделать мать.

Трясущимися руками она упаковала вещи Даниэля – Ари – в старый холщовый рюкзак и вышла из комнаты, мигом позже осознав, что забыла про Антуана. Сил хватало только на то, чтобы дышать и двигаться. Вианна прошла к себе, перерыла весь шкаф, пока не отыскала наконец маленькую фотографию – она и Рашель. Единственный сохранившийся у нее снимок Рашели. Сделано лет десять-двенадцать назад. Вианна написала на обороте их имена, сунула фотографию в карман рюкзака. Не обращая внимания на мужчин внизу, она вышла во двор, где дети – все еще в своих плащах и коронах – резвились на самодельной сцене.

Мужчины последовали за Вианной.

– Мама? – удивилась Софи.

Смех Даниэля. Долго ли она будет помнить этот звук? Не слишком. Теперь она знала это. Воспоминания – даже лучшие из них – имеют свойство стираться.

– Даниэль… – Пришлось откашляться и повторить попытку: – Даниэль? Не мог бы ты подойти?

– Что случилось, мам? – Софи забеспокоилась: – Ты плакала?

Вианна шагнула навстречу мальчику, прижимая к себе рюкзак.

– Даниэль…

– Хочешь, чтобы мы еще разок спели, да, мамочка? – Даниэль поправил сползшую набок корону.

Путаясь в полах своего «плаща», он приблизился.

Вианна опустилась на колени, взяла мальчика за руки.

– Не думаю, что ты поймешь. – Голос ее срывался. – В свое время я рассказала бы тебе обо всем. Попозже, когда ты стал бы старше. Мы даже сходили бы в твой старый дом. Но время вышло, Капитан Дан.

– Ты про что? – нахмурился мальчик.

– Ты же знаешь, как сильно мы тебя любим.

– Да, мама.

– Мы тебя очень любим, Даниэль, и всегда любили, с того самого момента, как ты появился в нашей жизни, но прежде у тебя была другая семья. У тебя были другая мама и другой папа, и они тоже любили тебя.

– У меня была другая мама? – изумился Даниэль.

– О нет… – выдохнула Софи за спиной Вианны.

– Ее звали Рашель де Шамплен, и она любила тебя всем сердцем. А твоего папу звали Марк, и он был очень храбрым. Я бы так хотела рассказать тебе о них, но времени нет. – Она смахнула слезы. – Потому что сестра твоей мамы тоже любит тебя и хочет, чтобы ты поехал к ней в Америку и жил с ее семьей, там много вкусной еды и много-много игрушек.

Глаза мальчика наполнились слезами.

– Но ты моя мама. Я не хочу никуда уезжать.

Она хотела сказать «и я не хочу, чтобы ты уезжал», но тогда он еще больше испугается.

– Я знаю, – спокойно произнесла Вианна. – Но тебе там понравится, Капитан Дан, а твоя новая семья в тебе уже души не чает. Может, они тебе даже щенка купят, как ты всегда мечтал.

Он все-таки расплакался, и она обняла его. Наверное, это самый отважный поступок в ее жизни – отпустить сына. Вианна поднялась, мужчины тут же возникли рядом.

– Привет, молодой человек. – Рабби радостно улыбнулся Даниэлю.

Даниэль всхлипнул.

Взяв малыша за руку, Вианна провела его через дом, во двор, мимо яблони с трепещущими на ветвях памятными ленточками, через сломанные ворота к голубому «пежо», припаркованному у обочины.

Лернер сел за руль, двигатель взревел, из выхлопной трубы вырвалось дымное облачко.

Рабби открыл заднюю дверь. Бросив на Вианну последний печальный взгляд, он скрылся внутри, оставив дверцу открытой.

Софи и Антуан, подошедшие следом, наклонились к Даниэлю, крепко обняли его.

– Мы всегда будем любить тебя, Даниэль, – сказала Софи. – Надеюсь, ты нас не забудешь.

За всю войну Вианне не приходилось совершать ничего более страшного, никогда ей не было так чудовищно больно. Она взяла Даниэля за руку и подвела к автомобилю, который увезет его навсегда. Малыш вскарабкался на заднее сиденье, поднял заплаканное лицо:

– Мамочка?

– Погодите минутку! – крикнула вдруг Софи и бросилась к дому. Через минуту она вернулась с Бебе и сунула плюшевого кролика Даниэлю.

Вианна наклонилась, заглянула в недоумевающие детские глаза:

– А теперь тебе пора, Даниэль. Доверься маме.

Нижняя губа у Даниэля задрожала, он притиснул игрушку к груди:

– Да, мама.

– Будь хорошим мальчиком.

Рабби захлопнул дверь.

Даниэль приник к стеклу, вжал ладони, лицо.

– Мама! Мама!

Они стояли и слушали его крик из удаляющейся машины.

– Счастливой тебе жизни, Ари де Шамплен, – прошептала Вианна.

Изабель не шевелилась. На перекличке полагалось стоять по стойке смирно. Если она не совладает с головокружением и покачнется, ее высекут, а то и пристрелят.

Но нет, это не перекличка.

Она в Париже, в больнице.

Чего-то ждет. Кого-то.

Мишлин вышла поговорить с сотрудниками Красного Креста и журналистами, собравшимися в вестибюле. Изабель она велела ждать.

Дверь открылась.

– Изабель, – вздохнула Мишлин, – тебе нельзя вставать.