Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Изабель не отрываясь смотрела на кровавые брызги на пододеяльнике и думала о последних днях матери. Мама тогда тоже кашляла кровью. Взглянув в глаза сестры, она поняла, что Вианна думает о том же.
Изабель очнулась на полу, ее трясло от холода, но при этом все тело покрывала испарина.
Какая тишина. Не скребутся крысы, не капает вода с дырявой крыши, замерзая на полу, не слышно стонов, кашля. Она медленно села, морщась от боли. Болело все. Кости, кожа, голова, грудь – мышц у нее не осталось, но болели все суставы и связки.
Громкое тра-та-та-та. Автоматная очередь. Накрыв голову руками, Изабель отползла в угол, свернулась в клубок.
Нет.
Она в Ле Жарден, не в Равенсбрюке.
Это дождь стучит по крыше.
Изабель осторожно встала. Сколько она уже здесь?
Четыре дня? Пять?
Она доковыляла до ночного столика, где стояли фарфоровый кувшин и миска с чуть теплой водой. Вымыла руки, плеснула водой в лицо, натянула одежду, которую оставила для нее Вианна, – это платьице, наверное, носила Софи, когда ей было лет десять, но и оно болталось на Изабель. Потом начался долгий путь по лестнице вниз.
Входная дверь открыта. Очертания яблони слегка размыты в потоках дождя. Изабель подошла к двери, вдохнула свежий душистый воздух.
– Изабель? – Вианна возникла за спиной. – Давай я накормлю тебя бульоном. Доктор сказал, тебе можно.
Изабель рассеянно кивнула – можно подумать, несколько ложек бульона, которые в состоянии удержать ее желудок, что-то изменят.
И вышла под дождь. Мир полон звуков – птичий щебет, церковные колокола, стук дождевых капель, плеск воды. За полуразрушенной оградой оживленное движение: велосипеды, легковушки, и все сигналят, машут руками, перекрикиваются. Обычная жизнь. Мимо прогрохотал американский грузовик, полный улыбающихся здоровяков, которые радостно помахали ей.
Изабель припомнила, как Вианна рассказывала, что Гитлер покончил с собой, Берлин окружен и скоро будет взят.
Неужели правда? Война закончилась? Нет, не может вспомнить. В голове хаос.
Изабель вышла на дорогу, слишком поздно сообразив, что она босиком (за потерю обуви – порка), но все равно побрела дальше. Дрожащая, кашляющая, мокрая от дождя, она шла мимо разбомбленного аэродрома.
– Изабель!
Она обернулась.
– Что ты делаешь?! – Вианна бежала к ней. – И где твои туфли? У тебя тиф и пневмония, а ты разгуливаешь под дождем. – Она торопливо сдернула с себя плащ и укутала Изабель.
– Война кончилась?
– Мы говорили об этом вчера вечером, помнишь?
Дождь заливал глаза, стекал по спине. Она шумно втянула в себя влажный воздух и почувствовала, как защипало глаза.
Не плачь. Она знала, что это важно, но не помнила почему.
– Изабель, ты больна.
– Гаэтон обещал разыскать меня, когда война закончится, – прошептала она. – Мне надо вернуться в Париж, иначе он меня не найдет.
– Он в первую очередь станет искать тебя здесь.
Изабель непонимающе смотрела на сестру.
– Он же был здесь, помнишь? После Тура. Он привел тебя домой. И потом еще.
Мой соловей, я принес тебя домой.
– Он увидит, какая я стала страшная. – Изабель попыталась улыбнуться, но тщетно.
Вианна ласково обняла сестру, бережно развернула к дому.
– Знаешь что, давай напишем ему письмо, прямо сейчас.
– Я не знаю, куда его отправить. – Теряя сознание, Изабель навалилась на сестру.
Смутно вспоминалось, как Антуан несет ее на руках вверх по лестнице, целует в лоб, Софи с тарелкой горячего бульона, а потом ничего… только ночь.
И Вианна дремлет в кресле у окна.
Изабель закашлялась. Вианна тотчас оказалась рядом. Усадила, придержала. Затем смочила кусок чистой ткани и положила на лоб Изабель.
– Хочешь бульону?
– Ох нет.
– Ты ничего не ешь.
– Еда во мне не держится.
Вианна подтащила кресло поближе к кровати. Погладила горячие щеки сестры, заглянула в запавшие глаза:
– У меня есть для тебя кое-что. – Она быстро вышла из комнаты и вскоре вернулась с желтым конвертом. Протянула его Изабель: – Это для нас. От папы. Он заходил сюда по пути к тебе в Жиро.
– Папа? Он сказал тебе, что собирается сдаться немцам, чтобы спасти меня?
Вианна молча кивнула.
Буквы на конверте расплывались перед глазами. Зрение совсем никуда.
– Прочтешь вслух?
Вианна надорвала конверт, вытащила листок, начала читать:
Изабель и Вианна,
То, что я делаю сейчас, я делаю со спокойной душой. И сожалею вовсе не о смерти, а о своей жизни. Простите, что не был вам настоящим отцом.
Я мог бы найти множество оправданий – я был травмирован войной, слишком много пил, не смог оправиться после смерти вашей матери, – но все это пустое.
Изабель, я помню, как ты сбежала первый раз, чтобы жить со мной. Ты в одиночку добралась до Парижа. Все в тебе кричало: люби меня. А я, увидев тебя на платформе, нуждающуюся во мне, примчавшуюся ко мне, я отвернулся.
Как мог я не понимать, что вы с Вианной – величайший дар, стоит только руку протянуть?
Простите меня, девочки мои, простите за все, и знайте, что, прощаясь с вами, я любил вас обеих всем своим разбитым сердцем.
Изабель прикрыла глаза и откинулась на подушки. Всю свою жизнь она ждала этих слов – ждала его любви, – но сейчас не чувствовала ничего, кроме горечи. Когда у них было время, они не сумели любить друг друга, а потом время вышло.
– Береги Софи, и Антуана, и своего малыша, Вианна. Любовь – такая ненадежная штука.
– Не надо, не делай этого, – сказала Вианна.
– Чего именно?
– Не прощайся. Ты поправишься, окрепнешь, найдешь Гаэтона, вы поженитесь и приедете сюда как раз на крестины моего малыша.
Изабель вздохнула, открыла глаза:
– Какое прекрасное будущее.
Прошла неделя. Изабель сидела в кресле на заднем дворе, укутанная в два одеяла и пуховую шаль. Но даже под теплым майским солнцем она дрожала от холода. У ее ног пристроилась Софи с книжкой, читала вслух. Девочка старалась читать на разные голоса, и порой Изабель, несмотря на боль, все же умудрялась улыбаться и даже посмеиваться.
Где-то рядом суетился Антуан, мастеря детскую кроватку из деревянных обломков, которые Вианна не сожгла во время войны. Было ясно, что рожать ей вот-вот; ходила она медленно и время от времени прижимала ладонь к пояснице.