Прошло три часа, и красная лампа на его правом крыле начала странным образом мерцать, а затем расцвела розовым букетом. Они вошли в облако, и в тумане вокруг лампы оформился ореол. Сент-Экзюпери поднялся на 7500 футов, затем спустился до 3000 в тщетном усилии стряхнуть огонь святого Эльма. Ореол исчез на мгновение, но скоро появился снова, как только они погрузились в другое облако… Тут странная зеленая звезда показалась перед ними, сверхъестественно яркая, совсем как путеводная звезда из Трех Королей. Четыре часа… Они летели уже четыре часа и пять минут, и не появилось никаких признаков ни Каира, ни Нила. Если они продолжат двигаться тем же курсом, то рискуют двинуться прямо по Нилу, скрытому облаками, и оказаться над Синайской пустыней. Сент-Экзюпери поворачивает на север, надеясь выйти к морю и увидеть слева от себя огни Каира. Он сбавляет обороты двигателя и начинает постепенный спуск, пока не выходит из облаков. Но внизу одна темнота. 1200 футов. Антуан не осмеливается опуститься ниже, пока не сориентируется, где же он может находиться. Легкий крен вправо, на северо-северо-восток, чтобы избежать другого скопления кучевых облаков, вырисовывающихся там слева… И тут, как раз в тот момент, когда они с Прево одновременно закричали: «Маяк!» – при виде мерцающего огня на расстоянии 900 футов под ними, мощная тряска разорвала их мир на части. Несколько секунд, пока продолжались удары и сотрясение, Сент-Экс ждал «багровой звезды» – взрыва, который пошлет их к праотцам. Но звезда не появилась, и никакого взрыва не произошло, только внезапное головокружительное вращение, когда крыло ударилось о землю, и разбитый самолет яростно завертелся, а их сигареты проплыли прямо через разбитое окно. На скорости 170 миль в час «симун» задел поверхность плато и пропахал 250 ярдов «бьющейся хвостом рептилии», разбрасывая вокруг куски камней, дерева и металла. Самолет должен был взорваться и разлететься на куски, но каким-то чудом они остались живы и даже целы. Никаких серьезных травм, только одна разбитая коленка.

Полностью перечислять бедствия и терзания, последовавшие за катастрофой, описанные впоследствии в ряде газетных статей, а затем и в «Планете людей», слишком долго и сложно, и не стоит повторять их здесь. Бак с водой, так же как и топливный, был разрушен, и все, что оставалось у авиаторов, – один апельсин, немного несъеденного винограда, четверть литра белого вина в одном термосе и пол-литра кофе в другом, сильно поврежденном. Они оказались затеряны в дикой местности, где, как показала предпринятая Сент-Экзюпери короткая разведка, не было ни травинки, ни иных признаков жизни.

«Мы оказались отнюдь не в блестящем положении» – так писал он в официальном отчете, составленном им об аварии.

«Мы были лишены воды и не могли определить наше точное местоположение в радиусе 500 миль. Но, нацарапав наши планы на земле огромными десятиметровыми буквами, мы отправились в путь немедленно. У нас оставалось три четверти литра кофе, и нам следовало двигаться прежде, чем нас настигла бы жажда. В тот день мы, вероятно, преодолели от 30 до 40 миль, включая возвращение к самолету. На расстоянии 30 миль от самолета, взобравшись на вершину, мы все еще ничего не видели, кроме миражей, исчезавших по мере нашего приближения. Мы предпочли вернуться, вверив нашу судьбу поисковым самолетам. В тот день мы выпили последнюю каплю кофе.

На рассвете второго дня я изменил тактику, оставив Прево около самолета. Ему следовало приготовить и зажечь костер, чтобы привлечь внимание поискового самолета, в случае если таковой появится. Я отправился в новую разведку без воды. В тот день я прошел от восьми до девяти часов быстрым шагом, тем более изнурительным из-за скалистого грунта, в который я вынужден был вгрызаться пятками, чтобы иметь ориентиры для возвращения обратно. Поскольку над нами не пролетело ни одного поискового самолета, мы решили, что находимся вне зоны поиска. Нам стало ужасно не хватать воды. Поэтому мы решили оставить самолет и идти прямо вперед, пока не найдем дорогу. Возвращаться назад не имело никакого смысла, так как никто не искал нас поблизости. Я вспомнил Гийоме и как он спас себя в Андах – он стал тем примером, которому я следовал. Мы не рассчитывали идти очень далеко. Мы выбрали направление на северо-восток – по той единственной причине, что туда еще не пробовали ходить, но мы ни на что не надеялись. Следующим утром мы были так истощены, что смогли продвинуться только на две сотни ярдов».

Перед ними представало множество чудесных миражей: оазисы, верблюды, города. Прево, так же как Гийоме в Андах, даже слышал пение петуха, Сент-Экс в какой-то момент видел трех собак, преследующих друг друга. И когда, наконец, на гребне бархана появился верховой бедуин, они приняли его за очередное видение. Они протягивали к нему руки, но, не заметив их, он продолжал медленно двигаться дальше. Они кричали, но с пересохших губ срывался лишь шепот. Слишком ослабевшие, чтобы бежать, они стояли на месте, беспомощно жестикулируя, в той сотне ярдов, которые были подобны сотне миль, пока видение неторопливо, размеренно, неумолимо исчезало из поля зрения.

Но тут из-за бархана появилась шея другого надменного верблюда, и второй бедуин, который мог бы также проехать мимо, по воле случая медленно, нет, слишком медленно повернул голову в их сторону. Свершилось чудо… и вдруг, о, вот он, дарующий жизнь, направился к ним по песку «подобно Богу по волнам».

Положив руки им на плечи, бедуин подтолкнул их под колени, заставив лбами прижаться к песку. Потом с помощью мягкого птичьего пера он разлепил им губы и мягко подтолкнул в их выжженные рты пюре из чечевицы. Необходимо было выждать какое-то время, чтобы языки и нёбо авиаторов увлажнились и вернулись в нормальное состояние, чтобы они могли проглотить глоток воды, а не расколоть мембраны слизи и умереть. Когда, наконец, через отмеренный срок, показавшийся беднягам вечностью, араб дал им воды, ему приходилось несколько раз отбрасывать их головы от чаши, иначе несчастные упали бы лицом в воду.

Истощенных, но возвращенных к жизни авиаторов погрузили на спину верблюда и отвезли к лагерной стоянке, откуда к вечеру их взяли с собой вооруженные бедуины и отвезли на фабрику по производству соды близ солончака, которой управлял швейцарский инженер. В полночь они были уже в Каире.

В Париже день ото дня росло беспокойство. Друзья Сент-Экса, зная, что Консуэла оставалась в «Пон-Руайяль», начали собираться в вестибюле гостиницы. Все кресла были скоро заняты журналистами, дежурившими там день и ночь. Пишущий для «Энтранзижан» Пейроне де Торрес, воздухоплаватель и корреспондент газеты, утверждал, будто за два дня до взлета Сент-Экзюпери объяснил ему, что планирует сделать перелет на расстояние 3300 километров, от Бенгази до Багдада. Если он все понял правильно, то самолеты, отправленные англичанами и египтянами, могли искать пропавших не в том районе. Если самолет разбился, это была уже третья авиакатастрофа за последнее время; два летчика (Пьер Фарабод и Теодор Клейн) только что погибли близ Хайфы в отчаянной попытке в последний момент завоевать приз за перелет Париж – Тананарифе, в то время как пилот скоростного самолета для дальних полетов, «Город Хартум», принадлежащего «Империал эйрвэйз», оказался единственным выжившим в аварии, вызванной внезапным отказом всех трех двигателей, случившимся на расстоянии двух миль от Александрии.