что обе стороны человеческой натуры в этих людях уравновешиваются. Никто не может избежать цепи страданий, которая ведет к болезни, старости и смерти. Мы можем и должны ради нашей человечности «подчинять» наши аффекты и держать их в узде, но следует помнить, что за это придется дорого заплатить. Выбор валюты, в которой мы хотим платить дань, порой даже остается за нами.

681 Оставаться внизу и подчиняться териоморфному символу, что подозрительно смахивает на оскорбление нашего человеческого достоинства, значит всего-навсего осознавать перечисленные простые истины и никогда не забывать о том, что в отношении анатомии и психологии земной человек, при всей его потенциальной возвышенности, остается сородичем антропоидов. Однако если ему будет позволено развиться во что-то более высокое, не калеча свою природу, он усвоит, что эта трансформация не в его власти, поскольку все зависит от факторов, которые для человека недосягаемы. Он должен довольствоваться молитвенным томлением и «стенанием» в надежде, что что-то поднимет его наверх, так как сам вряд ли добьется успеха в этом эксперименте имени Мюнхгаузена[417]. Благодаря такой установке в бессознательном констеллируются полезные (и одновременно опасные) силы; они полезны, если человек их понимает, и опасны, если он понимает их неправильно. Какие бы имена он ни давал этим созидательным силам и потенциальным возможностям внутри себя, их насущность остается неизменной. Никто не может помешать религиозно настроенному человеку называть их «боги», «демоны» или просто «Господь», ибо мы знаем из опыта, что эти силы действуют именно таким образом. Если кто-то взамен использует слово «материя» и полагает, что сказал нечто иное, таким людям надо напомнить, что они просто меняют X на Y, но дальше этого не идут. Единственное, что достоверно, – это наше глубокое невежество, из-за которого мы не в силах понять, близка ли разгадка великой загадки или нет. Ничто не может вывести нас за пределы мнения «кажется, что», кроме опасного прыжка веры, который нужно оставить на долю тех, кто должным образом одарен или благословлен. Всякий реальный или мнимый шаг вперед зависит от опыта, от фактов, проверка которых, как известно, является одной из труднейших задач, стоящих перед человеческим разумом.

Сновидение четвертое

682 В ходе работы над этой книгой я неожиданно получил от знакомого из-за границы описание сновидения, приснившегося ему 27 мая 1957 года. Наши отношения с этим человеком ограничивались обменом письмами каждые пару лет. Он был астрологом-любителем и интересовался вопросами синхронистичности, но ничего не знал о моем увлечении НЛО и никак не связывал свой сон с занимавшей меня темой. Его внезапное решение прислать мне описание сновидения следует, полагаю, относить к категории значимых совпадений (люди, статистически предубежденные, отбрасывают такие совпадения как не относящиеся к делу).

683 Итак, вот изложение сновидения. «То ли заполдень, то ли ранний вечер, солнце клонится к горизонту. Небо затянуто облаками, солнце тоже в облачной завесе, однако это ничуть не мешает ясно различать очертания солнечного диска. В пелене облаков солнце кажется белым, но внезапно оно сделалось бледным, словно выцвело, и вообще весь небосвод на западе стал мертвенно-бледным. До чего же жутко! А выцветший – именно выцветший, это слово я хочу подчеркнуть – круг дневного светила приобрел какой-то пугающий отлив. Затем на западе взошло второе солнце, приблизительно на той же высоте над горизонтом, только немного севернее. Пока мы пристально смотрели на небо – вокруг было множество людей, рассредоточенных по обширной территории и глядевших вверх, подобно мне, – второе солнце приняло отчетливую форму сферы, в отличие от солнечного диска, по-прежнему казавшегося диском. Одновременно с заходом подлинного солнца и наступлением ночи сфера устремилась к земле.

Едва сгустились сумерки, весь облик сновидения решительно изменился. Раньше слова «бледность» и «выцветание» в точности отражали увядание жизни, ослабление и исчезновение солнца, а теперь небосвод будто исполнился силы и величия, внушавших не страх, а благоговейный трепет. Звезд вроде бы не было видно, однако они как бы подразумевались сами собой, как бывает порой по ночам, когда тонкий слой облаков вдруг расходится, приоткрывая звездную высь. Эта ночь определенно говорила о величии, могуществе и красоте. Сфера приближалась к земле с большой скоростью, и я было подумал, что это Юпитер, сошедший со своей орбиты, но потом стало понятно, что при всей своей громадности она все-таки слишком мала для Юпитера.

Теперь стало возможным различить некие метки на ее поверхности, похожие на линии долготы или что-то в этом духе, скорее, декоративные и символические, нежели географические или математические по своему назначению. Нужно снова сказать, что сфера была прекрасна – этакая приглушенно-серая или непрозрачно белая на фоне ночного неба. Когда мы все осознали, что сфера наверняка обрушится на землю, то, конечно, испытали страх, но в этом страхе преобладало благоговение. Это было самое внушительное космическое явление, которое мне доводилось видеть. На наших глазах между тем стали возникать из-за горизонта другие сферы, причем все устремлялись к земле. Каждая ударялась о поверхность с грохотом, подобным разрыву бомбы, но это происходило на значительном удалении от меня, и я не мог разобрать, что именно творилось на месте взрыва, детонации или что там на самом деле случалось. По-моему, один раз я заметил вспышку. Эти сферы падали одна за другой буквально повсюду, но все приземлялись намного дальше той точки, в которой могли бы уничтожить нас. Осколки разлетались в разные стороны и свистели над нашими головами.

Потом я, должно быть, ушел в дом, потому что неожиданно сообразил, что разговариваю с девушкой, сидящей в плетеном кресле: на коленях у нее раскрытая тетрадь для записей и она поглощена своим занятием. Те из нас, кто был на улице – наверное, все – намеревались уходить в юго-западном направлении, полагаю, в поисках укрытия, и я предложил этой девушке пойти с нами. Опасность казалась несомненной, и было неправильно бросать эту девушку одну. Впрочем, она отказалась наотрез – мол, никуда она не пойдет, останется в доме, ведь опасно сейчас везде, и нет такого укрытия, которое сулило бы надежную защиту. Эти доводы звучали разумно и вполне здраво.

Сон заканчивается тем, что я встречаю другую девушку – или, быть может, ту же самую деловитую и хладнокровную молодую особу, которую оставил сидеть в плетеном кресле над тетрадью для записей. На сей раз ее фигура несколько крупнее и реалистичнее, и я разглядел ее лицо, а ко мне она обращалась прямо, без околичностей, и проговорила необычайно отчетливо: “Господин такой-то, знаю, вы проживете до одиннадцати восьмого”. Эти восемь слов были произнесены, повторюсь, предельно четко и разборчиво. Ее авторитарная