в комнату, любезно предоставленную им для ночлега, Кейгон пожертвовал монаху сумму, от которой у Тинахана в очередной раз полезли глаза на лоб, и попросил развести огонь, чтобы подогреть пол в их комнате. Годэйн очень удивился желанию гостей согреться в такую погоду, но не стал задавать лишних вопросов.

Послушники тоже были озадачены столь странной просьбой, но, как и было условлено, обеспечили обогрев гостевой комнаты. Когда все посторонние ушли, Рюн снял с себя плащ и ткань, покрывавшую его голову, и с удивлением обнаружил, что пол был тёплым. Пихён объяснил ему, что такое ондоль[4], и Рюн тут же пришёл в ужас:

– Вы что, сжигаете деревья, чтобы согреться?

Пихён смутился и беспомощно посмотрел на Кейгона.

– Пихёну тоже нужно немного отдохнуть, – тихо сказал он. – Если он будет греть тебя своим огнём всю ночь, то не сможет хорошо выспаться. Пихён, потуши, пожалуйста, огонь на Рюне.

– Но я не хочу, чтобы деревья сгорали! Если это только ради меня, то я могу запросто спать в холодной комнате, – быстро выпалил Рюн.

– В таком случае будет слишком сложно разбудить тебя завтра утром. И это может быть опасно.

– Кейгон, мне действительно не сложно продолжать это делать. Нельзя ли просто оставить Рюна с моим огнём и потушить тот в очаге? – Пихён попытался встать на сторону Рюна.

– Мы впервые за долгое время находимся в месте, где действительно можем отдохнуть, поэтому мы должны воспользоваться этой возможностью. Как следопыт отряда, я настоятельно рекомендую вам сделать это. И да, Рюн, они сжигают уже срубленные деревья. Не беспокойся об этом и ложись спать.

Рюн угрюмо посмотрел на Кейгона, и Пихён послушно потушил огонь, который грел тело нага. Тинахан же до сих пор находился под впечатлением от тех сумм, которые охотник заплатил сначала за вход в город, а потом ещё и на пожертвование храму. Теперь, будучи полностью уверенным в том, что Кейгон был богат, лекон начал расспрашивать его о том, не хочет ли он проспонсировать его экспедиции на ханыльчхи. Однако Кейгон быстро его осадил, ответив, что ему это было неинтересно, и сразу вернулся к продумыванию предстоящего маршрута.

Когда он закончил планировать дорогу в обход Мехэма, Пихён прервал свой разговор с Рюном и подошёл к нему с очередным вопросом:

– Кейгон, извините, но не могли бы вы повторить то, что сказали раньше?

– О чём ты? – переспросил его Кейгон.

– То, что вы сказали монаху Годэйну. Вы сказали, что больше нет охотников Китальчжо, перед которыми можно было бы извиниться. И что-то про то, что настоящий король не может вернуться, верно?

– Меня не интересуют эти россказни, – вздохнул Кейгон. – Я использовал это выражение лишь потому, что оно хорошо известно в народе.

– Россказни? Это какая-то легенда?

– Так часто говорят люди. Король сможет вернуться только тогда, когда охотники Китальчжо примут от него извинения. Только теперь это невозможно, потому что охотников больше нет, как, собственно, и истинного короля. Но даже если бы они не исчезли с лица земли, проклятие всё равно нельзя было бы снять. Потому как только истинный король может искупить вину перед охотниками, но стать им можно, лишь только получив их прощение.

Рюн и Пихён на мгновение задумались и действительно осознали, насколько парадоксально звучала эта легенда.

– И ведь правда! Но зачем им понадобилось насылать столь бессмысленное проклятие?

– Охотники Китальчжо верили, что противоречия обладают особой магической силой, – расправляя одеяло, ответил Кейгон. – Поэтому, когда они проклинали кого-то, то всегда использовали парадоксальные проклятия, подобные этому. И Тинахан, спасибо тебе за столь обстоятельные рассказы, но сейчас меня не особо интересуют реликвии, захороненные на спинах ханыльчхи. Я бы предпочёл, чтобы в ближайшее время мы полностью сосредоточились на нашем путешествии. Ты со мной согласен? Тогда спокойной ночи.

Никто, даже сами члены клана Чаборо, точно не знал, был ли город назван в честь их клана или же наоборот. Чаборо был поистине древним городом, но и история клана также насчитывала не одно столетие. Клан и город с одинаковыми названиями имели и общую историю: на протяжении многих веков марипкан, правивший городом, неизменно избирался из клана Чаборо. Этот обычай был настолько давним, что никто даже представить себе не мог, что можно было выбрать кого-то другого. На самом деле ни один марипкан никогда не упоминал о правиле, согласно которому правитель города непременно должен был быть выходцем из клана Чаборо. Однако, когда умирал правитель, люди собирались на похоронах не только, чтобы почтить добрым словом его светлую память, но и заодно узнать, как проходило собрание клана Чаборо. Если клан откладывал заседание или тянул с окончательным решением, жители чувствовали беспокойство и начинали давить на него, требуя объявления результатов. И когда клан Чаборо, наконец, избирал нового предводителя, люди безоговорочно поддерживали его как нового законного марипкана. Конечно, бывали случаи, когда находились те, кто ставил под сомнение этот давний обычай. Однако такой мятежник натыкался на сопротивление главным образом не со стороны правящего клана Чаборо, а в первую очередь от своей собственной семьи, после чего тут же терял волю к борьбе. Жители Чаборо считали такое поведение «неподобающим для порядочного человека» и говорили: «Неизвестно вообще, вернётся ли к нам король. Так зачем беспокоить людей, которые и так отлично справляются?» Подобное отношение горожан заставляло потенциальных мятежников заранее отказываться от своих амбиций, а тех, кто открыто выступал против, – с позором покидать родной город.

Когда Сэдо Чаборо умер и Чигрим Чаборо занял его место, став следующим главой клана, народ рукоплескал клану за то, что они не изменили своим традициям. Однако сам Чигрим оказался настоящим разочарованием для руководящих лиц клана, которые с почётом наделили его столь высоким статусом, а также для всего народа Чаборо, который приготовился торжественно называть его марипканом. Когда Чигрим Чаборо провозгласил себя Благородным королём, жителей города охватил настоящий ужас.

Старейшины клана и самые уважаемые жители Чаборо лично встречались с Чигримом, чтобы попытаться отговорить его, но воля короля была непоколебима. Лишь искренняя вера в многовековые традиции смогла предотвратить назревавший конфликт. Они решили, что Чигрим Чаборо рано или поздно всё равно осознает подлинный смысл традиции, которая сохранялась на протяжении сотен лет, и поймёт, какую ужасную ошибку он совершил. Такое отношение народа, напротив, лишь сильнее приводило короля в ярость:

– То есть вы намекаете на то, что обычная кошка никогда не станет чёрным львом, даже если наденет гриву и покрасит шкуру в чёрный цвет?

Жители Чаборо ничего не ответили на это. Они лишь молча ждали, словно родители,