— Я люблю тебя, Гриф, — сказала за спиной Капитолина.

Он ехал по осевой линии. Снег на дороге обратился в чистый лёд, и джип иногда прилично заносило.

— Повинуюсь року, — произнёс он и прибавил скорости.

Капитолина ласкала его волосы, гладила бороду, и рука её ждала ответного знака внимания.

— Я люблю тебя…

Несколько раз в эфир выходил Воробьёв, недоуменно комментируя странное поведение морских пехотинцев в зоне 0019: они снимали проволочное ограждение и спешно покидали место дислокации, освобождая гору Сатву.

— Сегодня же выезжаем в Эль-Аббу, — сказал Арчеладзе, глядя на дорогу. — Нам надо успеть… Я вспомнил, где это. Городок в Иранском нагорье, родина знаменитого арабского путешественника…

— Я же люблю тебя, Гриф!

* * *

Лето в Сан-Франциско было сухое и знойное. И по вечерам, когда спадал жар солнца, тепло от нагретой земли становилось душным и нестерпимым для Мамонта. Единственной утехой в этом пекле был сильнейший медовый запах, источаемый разогретым липовым цветом. Нектар выпарялся сам, превращался в туман и оседал потом на листьях деревьев, отчего они становились блестящими и сладкими.

В любое время суток, возвращаясь откуда-нибудь на виллу, в первую очередь Мамонт бежал к бассейну, скидывая на ходу одежду. Их было два — крытый зимний с подогревом воды и открытый летний, устроенный среди пальм, увитых орхидеями, и зарослей бамбука. Но и в тени голубая вода становилась горячей за день, и потому Дара распорядилась установить специальные холодильные агрегаты. С горем пополам температуру понизили до восьми градусов — ещё не ледяная, но хорошо освежающая.

От зноя плавился мозг, и только здесь, в холодной воде, Мамонт приходил в чувство. Если Дара возвращалась домой вместе с ним, то купались вместе, до синевы губ и ладоней, после чего выбирались на берег, стуча зубами, прыгали на одной ноге, чтобы вылить из ушей воду. Однажды после такого купания он убрёл в заповедный уголок владений, построенный мечтательным Зелвой, забрался в грот и уснул.

И впервые за время жизни в Новом Свете ощутил облегчение, избавление сразу от всего — ночной бессонницы, дневной жары и чувства неуютности на этой земле. С тех пор он уже не ночевал в доме, а иногда, вернувшись вечером, сразу же уходил сюда, и Дара приносила ему ужин. Он спал без постели, на голых камнях, подложив под голову травяную подушку. Здесь слышался только звон воды в искусственном ручье и пение птиц — музыка, под которую и следует жить человеку.

В тот день Мамонт приехал домой из пустынного жаркого места к югу от Сан-Франциско, где приобрёл большой участок земли, чтобы начать строительство энергетического комплекса по программе «Соларис». Человечеству в ближайшем будущем грозили не войны и не космические катаклизмы, а мощнейший энергетический кризис, способный обратить всё это хрупкое мироустройство в полный хаос, пока, правда, не Великий. Программу «Соларис» разрабатывал сам Стратиг и потому, параллельно с иными уроками, поручил Мамонту создать экспериментальную лабораторию-полигон для отработки технологий получения энергии солнца, описанных в неведомой миру Книге Знаний — Весте. Сам принцип напоминал фотосинтез, только синтезировались световая и тепловая энергии солнца, превращаясь в порошок, внешне похожий на поваренную соль. Кофейная банка такого вещества, совершенно безопасного, способного храниться вечно, заменяла вагон ядерного топлива. В последний месяц Мамонт ездил на стройку почти ежедневно, поскольку был заинтересован в быстрейшем создании лаборатории: Стратиг пообещал отправить к нему сына Алёшу, который сейчас был на реке Ура и проходил подготовку по программе «Соларис».

Мамонт приехал с полигона, как обычно, искупался в бассейне и, выбравшись из воды, сел тут же за столик, на который Дара подала ужин.

— Знаешь, милый, сегодня был странный звонок из российского консульства, — сообщила она несколько озабоченно. — Мы с тобой приглашены на концерт, который устраивает консул в своём офисе.

— Что же в этом странного? — он с удовольствием ел свинину с хреном, которую приходилось заказывать в одной из прибалтийских стран. — Скорее всего, внимание консула — благодарность за инвестиции, которые ты сделала в производство детского питания. Кстати, деньги ещё не украли?

— Пока не украли… Меня насторожило другое — сам концерт.

В своих владениях они разговаривали только на русском языке.

— Давай съездим, если позволяет время… А что в программе?

— Я спросила… В программе — звучание гавайской гитары.

— Это совсем не плохо!

— Может, ты не знаешь, — медленно заговорила Дара. — Перед гибелью Вещего Зелвы было тоже что-то связано с гавайской гитарой. Будто бы объявили концерт… А потом его нашли со струной на шее.

— Знакомого тебе мальчика Кристофера Фрича тоже нашли со струной на шее, — вспомнил Мамонт. — Это же не значит, что нам никогда больше не услышать гавайскую гитару. Заодно я бы наконец познакомился с русским консулом.

— Как скажешь, дорогой, — согласилась она. — Только прошу тебя, не уходи сегодня ночевать в грот. Мне отчего-то тревожно. Я чувствую, что я тебя теряю…

Он рассмеялся, встал из-за стола и потуже стянул полотенце на бёдрах.

— Ты сейчас выглядишь не как всемогущая и всевидящая Дара. А как девочка Инга — милая и беспомощная. Ступай к зеркалу! Спокойной ночи!

Мамонт пришёл к своей пещере, но прежде чем лечь спать, сел на камень посередине ручья и опустил ноги в воду. Летний бассейн был закольцован с этим ручьём, и вода бежала приятная, прохладная. И всё равно чего-то не хватало сегодня в этом кусочке Северного Урала. Он огляделся и внезапно сообразил — костра! Живого огня, несмотря на парное тепло, исходящее от земли.

Он походил по парку, обломил несколько сухих сучков, оторвал два полузасохших листа с пальмы — с топливом во владениях было трудновато. И всё-таки запалил маленький костерок у воды.

А когда он разгорелся и отразился в ручье розовыми брызгами, Мамонт с радостной печалью вспомнил, что сегодня день Ивана Купалы — праздник сочетания двух стихий, двух начал — огня и воды. Он сел у костра, обхватил руками колени и, сжавшись, стал смотреть на угасающее пламя. Конечно, можно было бы сходить на виллу и принести что-нибудь деревянное, чтобы хватило хоть до полуночи. А ведь надо бы до утра жечь костёр и купаться, как это было в юности на реке Вятке.

Он хотел дождаться, когда погаснет последний язычок, и уйти в грот, но чья-то рука опустила в костёр большой пучок тонкого хвороста. Он вспыхнул, и Мамонт поднял глаза вслед за пламенем…

По ту сторону огня стояла Валькирия. Горячий воздух вздымал волосы, создавая ощущение её полёта.

Он смотрел и боялся, что видение исчезнет, как только прогорит хворост и упадёт пламя. А оно не падало, напротив, поднималось выше, освещая теперь весь заповедный уголок.