Но беглецы нисколько не обманывались и прекрасно сознавали, что у них крайне мало надежды на успех – и то только в том случае, если бы матабеле устали и отказались от преследования.

Однако они совсем не выказывали усталости, – заметив издали беглецов, быстроногие дикари побежали еще резвее, с каждой минутой сокращая разделявшее их расстояние.

– Отец, – проговорила Бенита, – прошу тебя запомнить следующее: я не желаю попасть в руки этих дикарей живой…

– О! Как я смогу… – пробормотал он.

– Я тебя не прошу об этом, – отвечала Бенита. – Я сама о себе позабочусь. Только если я промахнусь… – И она взглядом докончила фразу.

Старик уже сильно устал. Взбираясь по крутому подъему горы, он то и дело спотыкался о камни. Бенита это заметила, и, соскользнув с седла, заставила его сесть на лошадь, а сама побежала рядом с ним. Когда Клиффорд немного отдохнул, они опять поменялись местами и таким образом преодолели несколько миль. Наконец, когда оба совсем измучились, они попробовали было ехать на лошади вместе – Бенита спереди, а он сзади; но хотя вещи были давно уже сброшены, усталое животное оказалось не в силах нести на себе двойную тяжесть. Пробежав несколько сотен ярдов, оно споткнулось, упало, с трудом поднялось на ноги и остановилось.

Таким образом им снова пришлось по очереди идти пешком.

До заката солнца осталось не более часа, а узкое ущелье находилось еще в трех милях от них.

– Прощай же и торопись!

О, как ужасны были эти три мили! Впоследствии они вспоминались Бените как самый страшный кошмар.

В это время матабеле отделяло от них расстояние около двух тысяч ярдов; когда они преодолели половину пути, расстояние сократилось до тысячи ярдов; наконец, когда впереди оставалась миля, между ними было уже всего пятьсот ярдов.

Человеческая природа способна на удивительные вещи. По мере приближения решительного момента усталость, одолевавшая путешественников, начинала проходить – вернее, они начали забывать о ней. Они больше не чувствовали себя измученными, а напротив, двинулись вверх по склону с такой энергией, словно только что встали с постели. Даже у лошади, казалось, открылось второе дыхание, когда же она вновь начинала уставать, мистер Клиффорд подгонял ее уколами своего охотничьего ножа. С трудом переводя дыхание, выбиваясь из сил, то садясь в седло, то идя пешком, они тащились к хребту, стараясь уйти от смерти в образе матабеле, которые преследовали их с упорством охотничьих собак. Солнце уже садилось, и они видели, оглядываясь назад, темные силуэты дикарей, резко выделявшиеся на фоне окровавленного шара. Широкие ассегаи тоже казались красными, словно их окунули в кровь. Клиффорд и Бенита уже могли различить насмешливые возгласы дикарей, которые предлагали им сесть на землю и ждать, когда их убьют, избавившись таким образом от лишних хлопот и возни.

Теперь их разделяло уже не более трехсот ярдов, тогда как до перевала оставалось все еще с полмили. Прошло еще пять минут, в течение которых лошадь пробиралась по неровной и крутой тропинке вверх. Ехал мистер Клиффорд, а Бенита бежала рядом, держась за стремя. Она оглянулась назад. Дикари, опасаясь, как бы их жертвы не укрылись за горой, побежали быстрее, а лошадь еле плелась. Один из матабеле, высокий и сильный малый, начал заметно обходить своих товарищей. Еще через две минуты он был в сотне шагов от белых, ближе, чем они находились от входа в ущелье. Вдруг лошадь остановилась, отказываясь двинуться с места.

Мистер Клиффорд соскочил на землю, и Бенита, которая уже не могла говорить, указала рукой на матабеле. Старик сел на камень, взвел курок, глубоко вздохнул, прицелился и выстрелил в дикаря, беззаботно бежавшего прямо на них. Клиффорд был отличным стрелком, и даже в эту роковую минуту, несмотря на сильное волнение, его рука не изменила ему. Бежавший матабеле был, по-видимому, ранен, так как он споткнулся и упал; затем он медленно поднялся и поплелся к своим товарищам, которые приостановились, чтобы оказать ему помощь.

Эта остановка была спасением для беглецов. Она дала им время сделать последнее отчаянное усилие, броситься бегом и достичь прохода в ущелье. Впрочем, это еще не означало, что они оказались вне опасности, так как матабеле могли последовать за ними и разыскать их, воспользовавшись тем, что было еще достаточно светло. Уложив раненого на землю, дикари – их было человек пятьдесят или даже больше – бросились по их следам, оглашая воздух бешеными криками.

Тем временем беглецы, прилагая отчаянные усилия, одолели перевал. Бенита ехала верхом, ее отец шел рядом. Позади них, на расстоянии ярдов шестидесяти, по узкой тропинке, проходившей между высокими скалами, тесной толпой бежали матабеле.

Внезапно со всех сторон, как показалось Бените, заблестели огни и послышались быстрые и частые выстрелы. Матабеле валились наземь по двое и по трое, пока их не осталось всего несколько человек, и те сразу же остановились. Дикари повернулись и побежали от входа в ущелье на открытую дорогу на склоне горы.

Бенита опустилась на землю и в ту же секунду услышала мягкий голос Джейкоба Мейера, говорившего ей:

– Итак, вы вернулись с вашей прогулки, мисс Клиффорд. И как кстати мне передалось ваше желание, чтобы я встретил вас на этом месте!

Впоследствии Бенита никак не могла вспомнить, как они вернулись в Бамбатсе. Ей рассказали, что их с отцом отнесли в крепость на носилках, устроенных из щитов макаланга. Когда она снова пришла в себя, то увидела, что лежит в своей палатке близ входа в пещеру, за третьей стеной старинной крепости. Ее ноги болели, кости ныли, и эти физические страдания воскресили в ее памяти все ужасы, которые она перенесла.

Она видела перед собой бежавшего свирепого матабеле, слышала дикие крики и ответные выстрелы из ружей; сквозь весь этот шум и надвигавшуюся темноту до ее слуха доносился мягкий голос с иностранным акцентом, принадлежавший Джейкобу Мейеру, – он приветствовал ее насмешливыми словами. Затем наступило беспамятство, осталось лишь смутное воспоминание о том, как ее несли в гору, причем солнце грело ей спину, как ее поднимали с помощью веревки, обвязанной вокруг талии, по крутым ступенькам в стене. После этого ее снова охватило забвение.

Пола ее палатки откинулась, и Бенита невольно отодвинулась на своей постели, закрыв глаза, чтобы снова не увидеть лица Джейкоба Мейера. Однако она почувствовала, вернее, угадала по шагам, что это был не он. Девушка слегка приподняла веки, разглядывая из-под длинных ресниц вошедшего к ней человека. Это оказался вовсе не Джейкоб Мейер и не ее отец, а старый Молимо, приблизившийся к ней с тыквенной бутылью, наполненной козьим молоком.

– Привет тебе, госпожа! – тихо сказал он, улыбаясь ей губами и своими мечтательными глазами, тогда как его лицо, испещренное множеством мелких морщинок, оставалось совершенно неподвижным. – Я принес тебе молока. Выпей, оно совсем свежее, а тебе нужно подкрепиться.