– Какво мислиш, българин-сънародник? – поинтересовался Гош вкрадчиво.

Цыгана форменным образом затрясло. Он весь сморщился и вдруг ответил Гошу длинной нечленораздельной фразой, выплюнутой в пулеметном темпе перекошенным ртом. И замолк, вращая глазами.

– Говори! – потребовал Гош, подаваясь вперед.

– Заткнись, сволочь! – прошипел ему на ухо Белый.

Цыган медленно поднимался из-за стола, бессмысленно глядя в пространство. Он произнес еще несколько слов, осекся и вдруг закрыл лицо руками. Его зашатало. Большой осторожно придержал Цыгана за штаны.

– Не понимаю, – через силу выдавил Цыган по-русски.

– Вспоминай со мной, – сказал Гош. – Ты это заучил еще в первом классе, а то и в детском саду. Такое не забывается. Ну-ка…

Аз съм българче. Обичам

Наште планини зелени.

Българин та се наричам.

Първа радост е за мене.

Аз съм българче…

Белый вдруг сорвался с места и убежал в дом.

– …B расна, – негромко подхватил за Гошем Цыган, не отрывая рук от лица. – В край великий. В славно време. Сън съм на земля прекрасна… – Из-под его пальцев градом покатились слезы. Он умолк и, двигаясь, как лунатик, выбрался из-за стола. Постоял мгновение и, спотыкаясь, бегом кинулся за угол.

– Сън съм на юнацко племя, – заключил Гош. – Вот и все.

– Ну, ты даешь… – выдохнул Большой.

– Это вы даете, – заявил Гош сварливо. – Точнее, ваш обожаемый Сан Сеич. Я говорю – может, Цыган и на самом деле цыган. Но тогда он болгарский цыган.

– Откуда ты узнал? – изумился Большой.

– Есть такая характерная национальная черта у болгар. Цыгану хотелось кивнуть, говоря «нет». Он сегодня с утра был очень задерган и забыл, что вы его переучили. А я случайно заметил. Хотя тоже был… задерган.

– Ты откуда болгарский знаешь?

– Без понятия. Да и не знаю я его. Так, десяток слов. Вот этот детский стишок, например. У меня в том же объеме английский, французский, итальянский… Даже испанский, кажется. А стихотворение, между прочим, очень хорошее. Очень патетическое и в то же время какое-то интимное. У нас таких нет.

– Ты молодец, – сказал Большой твердо.

– Не уверен, – вздохнул Гош. – Видишь, как я его… Эх, братишка, налей-ка ты мне, что ли, молочка. Напоследок.

– Почему? – удивился Большой, доставая из-под стола бидон.

– Сейчас мне Сан Сеич устроит головомойку, – объяснил Гош. – За черствость и волюнтаризм, несовместимые с профессиональной этикой.

– Он спит. Устал.

– Ничего, Белый разбудит, – пообещал Гош, принимая наполненный до краев стакан. – Вот они мне на пару…

– А я им обоим морду набью!!! – рявкнул Большой.

От неожиданности Гош крепко зажмурился.

* * *

Драки не получилось. Белый вернулся в сад один и скорее расстроенный, чем злой. Уселся рядом с опасливо напрягшимся Гошем, отхлебнул молока и произнес, ни к кому специально не обращаясь:

– Ускакал.

– Значит, вернется, – довольно ухмыльнулся Большой. – Проветрится и вернется. Захотел бы насовсем уехать – взял бы машину. А как там Сан Сеич?

– Отдыхает. Не стал я его будить. Постоял рядом… И не стал.

– Это правильно, – согласился Большой.

– Гош, – сказал Белый, глядя под стол. – Тебе автомобиль нужен. Хочешь «Паджеро» короткий? Пробег семьдесят пять тысяч.

– Твой, что ли?

– Угу.

– А ты?

– Я себе еще достану.

– Нет, так не годится… – протянул Гош, догадываясь, к чему Белый клонит.

– Ну, давай тогда по окрестностям прошвырнемся, найдем тебе что-нибудь. Тебя же лошадь не устроит, верно?

– Конечно, нет. Даже если вы меня и научите… Куда я ее дену зимой? В гараж поставлю на консервацию? Слив предварительно воду…

– Ерунда, – отмахнулся Белый. – До зимы вас с ней обоих двадцать раз застрелят. Просто конный ты проживешь немного дольше, чем с мотором, вот и вся разница.

– Честный ты мужик, Белый, – невесело усмехнулся Гош.

– Какой есть. Ну, берешь машину?

Гош с сопением потер рукой глаза. Они у него вдруг заболели. Точнее, заломило переносицу – это с ним бывало иногда от нервной перегрузки. Очень уж непростыми вышли последние сутки.

Белый ждал ответа. Большой задумчиво барабанил пальцами по краю стола. Он явно хотел вмешаться, но не знал как.

Гош отнял руку от глаз, вытащил из-за пазухи «ТТ» и хлопнул его на стол.

– И ты свой достань, – предложил он Белому. – А потом отвалим в уголок, и ты мне там все объяснишь.

Белый хмыкнул и расправил плечи. Мгновение подумал, достал свой «макаров», подбросил на ладони и небрежно уронил рядом с «ТТ».

– Запросто. Пошли, – сказал он, выходя из-за стола. – Давно я этого ждал. Ох, давно!

– Если с беседы вернется только один, я ему сделаю больно! – пообещал Большой, грозно набычившись.

– Какой ты сегодня разговорчивый! – заметил Белый. – У этого… научился?

Вместо ответа великан треснул кулаком по столу так, что кружки опрокинулись, а пистолеты высоко подпрыгнули. Встал и не оглядываясь ушел за дом.

– Ну? – спросил Белый. Сейчас их с Гошем разделял стол, на котором лежало оружие. Как на смертельной, без компромиссов, дуэли. Кто первый схватит и нажмет. Дуло «макарова» смотрело Гошу в живот, а рукоятка была всего в нескольких сантиметрах от нервно шевелящихся пальцев лидера объездчиков. «ТТ» валялся далеко и неудобно. Машинально Гош подумал, что в случае чего нужно падать на стол и выламывать руку Белого, которая уже схватит пистолет. В уме он отрепетировал свой бросок и понял, что вряд ли успеет.

– Проснись, – сказал Белый. – Ты же сам это придумал. Что, страшно?

Гош медленно поднял руку и почесал в затылке. Так же медленно достал из кармана сигареты и закурил. Белый пожирал его жадным взглядом. «Кажется, я слегка переборщил, – с тоской подумал Гош. – Эх, мне бы какую-нибудь дамскую пукалку в карман… Не для Белого, конечно, а так, вообще, на всякий случай. Останусь цел – добуду. Проклятье, даже не подозревал, что Белый меня ненавидит до такой степени! И как теперь выкручиваться? Загипнотизировать его я не смогу. Просто одурачить? С Белым это будет словно по лезвию бритвы. Тяни паузу, Гош! Конечно, его желание убийства прямо так не перегорит, но пусть хотя бы начнет тлеть».

– Страшно, – кивнул Белый. – Это ты правильно делаешь, что боишься.

– Сколько знаю себя, меня все хотят убить, – пожаловался Гош. – Тут поневоле научишься бояться. Ты будто не боялся никогда?

– Помнишь, что я сказал тебе на днях? Ты не веришь, что вокруг реальный мир. Ты играешь. Ты вообще по жизни игрок, как я посмотрю. Игрок людскими судьбами, людскими чувствами… Конечно, ты боишься. Тебе страшно, что однажды ты доиграешься. А мне бояться нечего. Я эту жизнь принял. Я ею живу, понимаешь?