Бернадетта грустно глядит в одну точку.

– Да она меня и не возьмет, – говорит она. – Я слишком неуклюжа…

Еще до истечения четырехлетнего срока Перамаля вызывают в Тарб. Между ним и монсеньором происходит длинный разговор, на этот раз вновь в неуютной комнате с голыми стенами, служащей одновременно кабинетом и спальней. Дело происходит незадолго до Рождества. Возвратившись в Лурд, декан тут же посылает за Бернадеттой. Снег толстым слоем лежит на ветвях акаций и платанов в его саду. При порывах ветра ледяной холод пронизывает до костей. Это ледяное дыхание Пиренеев, грозное послание сверкающих белизной вершин Пик-дю-Миди и далекого демона Виньмаля. В кашо собачий холод. А в кабинете Перамаля приятное тепло. Деловито потрескивают в камине лиственничные поленья. Промерзшая до костей Бернадетта входит в комнату. На ней и зимой лишь белый капюле, хоть и не тот же, что несколько лет назад.

– Ты стала взрослая, Бернадетта, – встречает ее декан. – Теперь тебе уже не скажешь: малышка. Но ты разрешишь мне, старому злому кюре, по-прежнему обращаться к тебе на «ты»…

Он пододвигает для нее кресло поближе к камину и наливает две рюмки можжевеловой водки. Потом садится напротив.

– Выслушай меня, дорогая, – начинает он. – Ты, вероятно, уже знаешь, что работа епископской комиссии почти завершена. После Нового года все будет передано в руки его преосвященства. Кстати, ты имеешь какое-то представление о деятельности этой комиссии, Бернадетта?

– О да, месье декан, – отвечает она, как на уроке. – Эти господа обследуют и расспрашивают всех исцеленных.

– Верно, они это делают. И ты полагаешь, что этим задачи комиссии исчерпываются?

– Ей приходится трудно, – уклоняется она от прямого ответа. – Появляются все новые и новые исцелившиеся…

Перамаль деловито ковыряется в трубке.

– А ты, дитя мое, как ты ко всему этому относишься? – спрашивает он. – Разве ты думаешь, что твой случай не относится к работе комиссии?

– Но я же ответила на все их вопросы, – испуганно возражает девочка. – И надеюсь больше не иметь с ними дела.

– О Бернадетта, – вздыхает Перамаль, – не делай вид, будто ты ничего не понимаешь! Твоя головка очень логично мыслит, лучше, чем у большинства женщин. Дама избрала тебя одну из всех детей. Дама повелела тебе открыть выход источнику. Источник оказался целительным, чудотворным и день за днем исцеляет людей. Дама говорила с тобой. Она доверила тебе некие тайны. Даже назвала тебе свое имя. Ты повторила ее слова перед комиссией и поклялась всеми святыми в правдивости своих показаний. Ты главное лицо событий, небывалых в наш век. И ты думаешь, все это в обычном порядке вещей и ты имеешь право сказать: я свое сделала, и теперь дайте мне жить спокойно.

– Но я в самом деле свое сделала! – восклицает Бернадетта, у которой кровь отхлынула от лица.

Декан поднимает указательный палец:

– Бернадетта, ты – как пуля, вылетевшая из ствола. Никто уже не сможет изменить траекторию твоего полета. А теперь слушай внимательно. Комиссия составила о тебе – да-да, о тебе, дитя мое, – очень пространный и очень важный отчет. В этом отчете допускается высокая степень вероятности, что ты, возможно, являешься избранницей небесных сил и что исключительно твоим рукам обязан своим происхождением источник, обладающий многократно доказанной чудотворной целительной силой. Ты все поняла? Этот отчет, скрепленный подписью нашего епископа, будет отправлен в Рим, святейшему папе и его кардиналам. И крупнейшие и мудрейшие из священнослужителей будут держать тебя в поле зрения годами и десятилетиями, чтобы потом… – Тут пятидесятилетний кюре запинается, и его изборожденное морщинами лицо заливается краской до корней волос. – У меня язык не поворачивается, дитя мое, говорить тебе такие слова, – продолжает он хриплым голосом. – Никогда бы не поверил, что Господь предназначил мне эту миссию. Однако и впрямь не исключено, что эта Бернадетта Субиру, что сейчас сидит тут передо мной, дочь Франсуа Субиру, девочка, которую я некогда хотел гнать метлой из храма, – Иисус и Мария, язык не поворачивается! – не исключено, что эта невежественная девчушка, хуже всех отвечавшая урок по катехизису, как бы это сказать… что ты через много-много лет после нашей смерти не будешь забыта, как мы все, все остальные, а…

Бернадетта поняла. Бледная как полотно она вскакивает с кресла.

– Но это ужасно! – вскрикивает она. – Этого не может быть… Я не хочу…

– Прекрасно понимаю тебя, бедняжка, – кивает декан, – это не какая-нибудь мелочь.

Бернадетта валится в кресло и, задыхаясь от душащих ее слез, повторяет:

– Не хочу… Нет, я не хочу…

– Знаю, знаю, это трудно, – говорит кюре, – но что поделаешь?

И он начинает ходить из угла в угол по комнате, заложив за спину руки. Тишину прерывают лишь треск поленьев в камине да детские всхлипывания девочки. Наконец Перамаль останавливается перед ней.

– Разве сестры в больнице и в школе не добры к тебе? – спрашивает он.

– О да, они очень, очень добры, месье! – лепечет она.

– И разве тебе так трудно представить себе, что ты когда-нибудь станешь одной из них?

– Нет-нет, Боже мой, это слишком высоко для меня! – испуганно восклицает Бернадетта, вновь заливаясь слезами. – Почему вы не разрешаете мне пойти в служанки к мадам Милле?

– Потому что знаю: мирская жизнь есть мирская жизнь… Но никого нельзя принудить к трем священным обетам. Эти обеты дают только в том случае, если душа искренне и страстно требует посвятить себя служению Господу. Это строжайшее правило. Третий обет – обет повиновения, – наверное, дастся тебе с наибольшим трудом, душа моя. Даме ты была послушна, это так. Но в остальном ты особа своенравная и свободолюбивая. Господин епископ прав, когда задает вопрос: можем ли мы допустить, чтобы Бернадетта Субиру, к которой снизошла с Небес Пресвятая Дева, смешалась с простыми смертными? Святейший Папа и его кардиналы держат совет относительно ее явлений и чудес, а она желает жить, как живут все остальные женщины? Нет-нет, говорит господин епископ. Бернадетта – это драгоценный цветок, который мы должны взять под свою опеку… Разве ты не можешь это понять, дитя мое?

Бернадетта сидит с поникшей головой и не отвечает.

– Давным-давно я как-то предупреждал тебя, – напоминает ей Перамаль, – «Ты играешь с огнем, о Бернадетта!» Но ты лично не виновата в том, что играла с огнем. Твоя Дама – это Огонь Небесный. Это она возвысила тебя над людьми. И вполне возможно, что твое имя переживет тебя самое. Разве это ни к чему не обязывает? Разве ты хочешь удрать от судьбы, как удирают с уроков, и пойти в служанки к престарелой вдове? Небо избрало тебя, и тебе не остается ничего другого, как