«Это, – подумал Анастасий с нарастающим возбуждением, – именно тот шанс, которого я ждал». Наконец-то удача шла ему в руки.

Он быстро поднялся, подошел к столу и стал писать: «Дорогой отец, получив это письмо, не теряйте времени даром, направьте магистра Даниэля ко мне».

Джоанна ходила по спальне. Как, спрашивала она себя, как могла я быть так слепа? Ей просто не пришло в голову, что она забеременеет. Джоанне уже перевалило за сорок, и детородный возраст давно прошел.

Но мама была еще старше, когда рожала в последний раз.

И умерла при родах.

«Никогда не отдавайся мужчине…»

Сердце Джоанны сжалось от страха. Она старалась успокоиться. В конце концов, то, что случилось с матерью, не обязательно случится с ней. Она сильная и здоровая, у нее есть все шансы выжить во время родов. Но даже если она выживет, что потом? Во дворце, этом суетливом улье, нельзя родить тайно, а тем более спрятать новорожденного. Несомненно, скрыть, что она женщина, не удастся.

Какую казнь придумают за такое преступление? Никаких сомнений, это будет страшная казнь. Они могут выжечь ей глаза раскаленным железом и снять с нее кожу. Или ее медленно четвертуют и сожгут, пока она еще жива. Когда родится ребенок, ужасный конец неизбежен.

Если это случится.

Она положила руки на живот. Ребенок притаился. Нить жизни еще слишком тонка. Прервать ее несложно.

Джоанна подошла к запертому шкафчику, где хранила свои снадобья. Сразу после рукоположения она перенесла их сюда, чтобы всегда иметь под рукой. Она перебрала всевозможные флакончики и бутылочки, пока не нашла то, что нужно. Джоанна растворила порцию спорыньи в чаше крепкого вина. В малых дозах это было хорошее лекарство, но в больших препарат мог вызвать самопроизвольный выкидыш. Впрочем, это не всегда срабатывало, и женщина сильно рисковала здоровьем, принимая такое зелье.

Но у нее нет другого выбора! Если не прервать беременность, смерть ее будет ужасна.

Джоанна поднесла чашу к губам.

В голову пришли слова Гиппократа: искусство врачевания основано на доверии. Врач должен пользоваться своим искусством, чтобы помогать больным, собственным способностям и суждениям, но никогда не действовать во зло.

Джоанна решительно отбросила эту мысль. Всю жизнь это женское тело было для нее источником неприятностей и боли, препятствовало всему, что она хотела делать и кем быть. Она не позволит ему отобрать у нее жизнь.

Поднесла чашу к губам и выпила.

«Не действовать во зло. Не действовать во зло. Не действовать во зло…»

Слова обожгли ее сердце. С рыданием она бросила на пол пустую чашу, и та откатилась, каплей прочертив на полу красную линию.

Джоанна лежала в кровати и ждала, когда подействует спорынья. Время шло, но она ничего не чувствовала. «Не действует», – подумала она, испугавшись, но вместе с тем испытала большое облегчение. Сев на кровати, Джоанна заметила, что дрожит. Сердце бешено колотилось.

Джоанна ощутила сильную боль. Она вертела головой из стороны в сторону, кусая губы, чтобы не закричать и не привлечь внимания папской прислуги.

Еще несколько часов Джоанна провела в полусознании. Потом начались галлюцинации. Джоанне казалось, что рядом сидит мать, называя ее перепелочкой, и поет одну из своих саксонских песенок, как обычно, положив прохладные руки на ее раскаленный лоб.

Перед рассветом она проснулась, слабая, вялая, и долго лежала неподвижно. Затем начала медленно обследовать себя. Пульс нормализовался, сердце билось ровно, кожа была нормального цвета, никаких кровавых выделений, никаких признаков нарушений.

Джоанна пережила это испытание.

Но и ребенок тоже.

Теперь она могла обратиться только к одному человеку. Когда Джоанна сказала Джеральду о своем положении, он поначалу не поверил.

– Великий Боже! Неужели это возможно!

– Очевидно, – сухо ответила Джоанна.

Минуту Джеральд молчал, глядя на нее пристально и задумчиво.

– Это и есть причина твоей болезни?

– Да. – Она утаила от него, что пыталась избавиться от ребенка. Джеральд не понял бы ее.

Нежно обняв Джоанну, он прижал ее к себе. Они долго стояли молча, переживая свои чувства.

Наконец он тихо спросил:

– Помнишь, что я сказал тебе в день наводнения?

– Тогда мы многое говорили друг другу – ответила она, зная, что он имел в виду.

– Я сказал, что ты моя единственная жена на земле и я твой единственный муж.

Джеральд взял ее за подбородок, и она посмотрела ему в глаза.

– Понимаю тебя больше, чем кажется, Джоанна. Знаю, как разрывается твое сердце. Но теперь судьба решила все за нас. Мы убежим отсюда и будем вместе, как и предназначено нам судьбой.

Она знала, что он прав. Все дороги, открытые перед ней, теперь сошлись в одну узкую тропинку. Джоанне стало грустно и страшно, но вместе с тем она испытала странный восторг.

– Можем уйти завтра, – предложил Джеральд. – Отпусти своего слугу на ночь. Когда все заснут, покинуть дворец несложно. Я буду ждать тебя у потайной двери с женским платьем, чтобы за городом ты переоделась.

– Завтра! – Джоанна согласилась убежать, но не сразу осознала, что делать это нужно так срочно. – Но… они будут искать нас.

– Когда они спохватятся, мы будем уже далеко. И они станут искать двух мужчин, а не простого странника и его жену.

План был смелый, но вполне осуществимый. Тем не менее она не приняла его.

– Не могу уйти прямо сейчас. Так много еще надо закончить, столько необходимо сделать.

– Знаю, сердце мое, – нежно проговорил он. – Но выбора нет, пойми.

– Подождем пока пройдет Пасха. Тогда я отправлюсь с тобой.

– Пасха! Но это же почти через месяц! Ждать, пока кто-нибудь догадается о твоем положении?

– У меня всего четыре месяца. Под этими одеждами можно скрывать беременность еще месяц.

Джеральд нетерпеливо покачал головой.

– Нельзя так рисковать, Ты должна исчезнуть, пока есть время.

– Нет, – возразила Джоанна с той же уверенностью. – Не оставлю свой народ без Папы на самый святой день в году.

«Она напугана и расстроена, – решил Джеральд, – поэтому не способна трезво мыслить». Ему пока придется остаться с ней, но постепенно он подготовит все для того, чтобы незаметно и быстро исчезнуть. При малейшей опасности, он спасет ее… возможно, даже применив силу.

Когда наступила Великая Пасхальная ночь, тысячи людей собрались внутри Латеранского дворца и вокруг него на пасхальное бдение, крещение и мессу. Большая служба началась в субботу вечером и должна была продолжиться до пасхального утра.