Желтое кресло было занято сидевшей в нем женщиной. Когда Инга вошла, женщина сдержанно поздоровалась и указала ей на диван. Инга послушно устроилась напротив, поколебавшись, куда поставить сумку – рядом с собой или на пол, и в итоге поставила рядом.

Женщина ей сразу не понравилась. У нее были жидкие волосы и рыхлая фигура, которую туго обтягивала водолазка телесного цвета. В этом кабинете с претензией на стиль женщина казалась лишней.

– Мы с вами уже общались по переписке, но все равно представляюсь еще раз лично, – сказала она. Ее голос и лицо были совершенно бесстрастными. – Меня зовут Анна. Наша сегодняшняя сессия – установочная, на ней мы просто определим круг проблем, которыми будем заниматься. Вы раньше уже работали с психотерапевтами?

Инга помотала головой.

– Тогда у вас наверняка есть вопросы. Мой метод называется интегральное нейропрограммирование. Вам он знаком?

Инга опять помотала головой. Она не имела представления ни об этом методе, ни о любом другом. В ее воображении все встречи с психологами были одинаковы: специалисты в очках и с блокнотом слушали сопливые рассказы клиентов, возлежавших на кушетке. Название «интегральное нейропрограммирование» ей, впрочем, понравилось. Оно казалось солидным.

Анна принялась рассказывать. Инга честно слушала первые несколько минут, но из-за монотонности ее голоса вскоре потеряла нить. Ее начало раздражать, что Анна говорит так долго и неинтересно. Она шла сюда не для того, чтобы ей читали лекцию о психологии. На стене висели часы. Инга видела их краем глаза, но стеснялась посмотреть в открытую – Анна не сводила с нее глаз, когда говорила.

– Хотите ли вы узнать что-нибудь еще? – наконец спросила она.

Инга неопределенно пожала плечами.

– Что, например?

– Что угодно. Понятно ли вам, как мы построим нашу работу. Или, может быть, вы хотите спросить про мое образование или опыт.

– Нет-нет, ничего такого.

Инге хотелось только поскорее перейти к сути, а спрашивать про образование и вовсе казалось невежливым. Это как будто выдавало в ней сомнения. Уж если эта Анна заседала в кабинете в клинике, то и так понятно, что какие-то дипломы у нее имеются.

– Тогда расскажите мне про вас. С чем вы ко мне пришли?

Инга вздохнула, собираясь с мыслями. Ее взгляд остановился на цветах на столе. Наверное, все-таки искусственные. Смотреть на Анну она избегала, потому что чувствовала, что та пристально ее изучает, и не хотела встречаться с ней глазами.

– Ну-у-у… Это сложно сказать. Так быстро не ответишь.

– Мы никуда не торопимся.

«Это ты никуда не торопишься, – недовольно подумала Инга. – А у меня сессия пятьдесят пять минут, из которой, наверное, уже половина прошла».

– Ну… У меня проблемы на работе.

Анна хранила молчание, продолжая на нее глядеть. Она не пыталась помочь. Инга вздохнула еще тяжелее.

– Там произошел скандал. Из-за него у меня осложнились отношения с коллегами.

– Ваша проблема с этим связана – с отношениями с коллегами?

Инга удивилась, что Анна не спрашивает, какой скандал.

– Моя проблема скорее в том, как на меня это влияет.

– А как на вас это влияет?

– Я стала плохо спать. Думаю, это связано. Не могу заснуть и все время думаю. Я почти ни с кем не общаюсь. Мне одновременно и хочется, и нет. В итоге провожу время дома, но тоже толком ничего не делаю, только опять же все время думаю. Мысли ходят по кругу, и я от них уже устала. Я вообще как будто от себя устала, но никуда не могу деться, я ведь все время ношу себя с собой. Можно устать от себя?

– Можно устать от чего угодно, но судя по тому, что вы говорите, вы устали не от себя, а от повторяющихся мыслей. О чем вы думаете?

– О том, как можно было бы все изменить.

– И как-то можно?

– Нет. Я пытаюсь представить, как мне надо было повести себя в прошлом, чтобы ничего этого не случилось. В какой момент все пошло не так.

Анна записала что-то в блокноте. У нее и правда был блокнот. Инге стало одновременно приятно (вот как ее внимательно слушают) и тревожно (может быть, она по-настоящему больна?).

– Вы говорите, что почти ни с кем не общаетесь, – продолжила Анна. Подняв глаза от блокнота, она опять уставилась на Ингу. У нее был не то чтобы тяжелый взгляд – обычно под этим подразумевают недружелюбие, которого Анна была лишена, как и всех прочих эмоций, – но какой-то цепкий. Когда она наводила его на Ингу, та терялась, как будто ее неожиданно застали врасплох. – У вас обычно большой круг общения?

– Да не очень. У меня есть близкий друг. Несколько знакомых, с которыми я нечасто вижусь. Парень… был. Мы с ним расстались. Мать.

– Какие у вас отношения с матерью?

«Ну начинается», – подумала Инга.

– У меня с ней нормальные отношения, – сухо ответила она. – Мы не лучшие подружки, но вполне понимаем друг друга. Наше понимание заключается в том, что мы стараемся не лезть друг к другу в жизнь.

Анна опять принялась что-то быстро строчить в блокноте.

Инга решила, что ей нужно сходить к психологу, чуть больше недели назад. Это был ее белый флаг, знамя окончательной капитуляции. Как она и говорила когда-то Мирошиной, она не отрицала саму идею – бывают же у людей настоящие травмы: катастрофы, смерть близких, чудовищные разводы. Депрессия опять же бывает. Инга не была дремучим скептиком. Она вполне допускала существование депрессии как болезни, подтвержденной врачами, но верила в нее примерно так же, как верила в существование атомов: удостовериться не может, но в учебниках врать не станут.

Однако ни с кем из ее знакомых жизнь не обходилось особенно жестоко, поэтому представить, что им требуется настоящая помощь, Инга не могла. Она списывала повальное увлечение психологами на дань моде. Кроме того, платные разговоры казались ей недвусмысленным подтверждением того, что у человека просто нет друзей, с которыми он может поговорить даром. Это соображение было особенно постыдным и заставляло Ингу избегать психологов вдвойне. Все заверения, что эти визиты – такая же забота о себе, как походы в спортзал, Инга считала самооправданием.

Злосчастная Маргарита Арефьева тем не менее пошатнула ее уверенность. Невозможно было представить, чтобы такая независимая волевая женщина шла на поводу у толпы. Впрочем, последующие события заставили ее очарование в глазах Инги поблекнуть, и она уже не так торопилась во всем Маргарите подражать.

Проблема была в том, что навязчивые мысли в самом деле не давали ей покоя. Инга надеялась, что они прекратятся, как только она примет решение, что делать с работой, но хотя оно наконец было принято (Инга выбрала не увольняться), они никуда не делись. Стало даже хуже, потому что теперь к неотступным сомнениям, правильно ли она поступила и можно ли было что-то изменить, добавилось кое-что еще, куда более страшное и гораздо менее решаемое.