Стелла ван Хагевен, не промолвили ни слова, однако на их лицах легко было прочитать те самые мысли, что так громко и гневно озвучивал более юный и несдержанный Искен Висснок, столкнувшись с очередным неуважением в адрес чародейского сословия. Я попыталась было держаться чуть поодаль, не желая приближаться к госпоже мажордому, но старый маг вновь жестом указал мне на полагающееся мне место, и я покорно встала по правую его руку, не ожидая ничего доброго.

Если бы к тому времени у меня сохранилась хоть капля любопытства, я бы непременно огорчилась – с того места, что причиталось сегодня чародеям, было не разглядеть ни князя, ни его супругу. Но теперь меня одолевали настолько тягостные размышления, что я не замечала ничего вокруг себя. Когда герольды объявили о прибытии посольства, я даже не подняла глаз, и Артиморус, склонившись ко мне, прошептал:

– Неужто вам совсем не любопытно взглянуть на главного врага магии?

– Главного врага? – переспросила я, глядя на нескольких людей в темных скромных одеяниях, медленно шествующих к трону.

– Почетный гость князя Йорика сегодня – нареченная мать княгини Хайды, герцогиня Арборе, – Артиморус говорил это с каким-то особым значением, сути которого я не уловила, тщетно пытаясь вспомнить, при каких обстоятельствах слышала о герцогине Арборе: имя показалось мне знакомым.

– Вы, должно быть, слыхали, что княгиня Хайда всячески отвращает супруга от дружбы с чародеями, и именно ее стараниями Лига сейчас пребывает в таком упадке, – продолжал нашептывать мне старый маг. – Конечно же, Хайда слишком юна для того, чтобы самостоятельно плести эти интриги, и всем известно, что каждый свой шаг она делает лишь по наущению своей дражайшей названной матушки. Эта дама очень славна в Эзрингене. Овдовев, она унаследовала значительное состояние, и употребляет все свое влияние лишь для одной цели – изгнать чародеев из Эзрингена и Эпфельредда, запретив любое применение магии. Она чрезвычайно богобоязненна и считает магов главными врагами своей веры. В подобном же духе она воспитала и ту, которую называет своей крестной дочерью, ведь своих собственных детей у нее нет...

Я попыталась было разглядеть герцогиню, так занимавшую ум Артиморуса Авильского, но видела лишь покачивающуюся накидку из черных кружев, да худощавую высокую фигуру в черном платье.

– Долго ли мне нужно здесь торчать? – спросила я раздраженно, убедившись, что чародеи намерены попросту наблюдать за происходящим. – Церемония эта, как мне кажется, препорядочно уныла, а эзрингенцы наверняка живут в полтора раза дольше обычных людей, раз позволяют себе так медленно переставлять ноги.

– Терпение, дитя мое, – кротко отозвался Артиморус, придав себе утомленный и грустный вид, заставивший меня насторожиться. – Я употребил остатки своего влияния для того, чтобы меня представили герцогине – она и слышать не хотела о том, чтобы уделить внимание какому-то старому чернокнижнику. И теперь я намерен дождаться этой встречи во что бы то ни стало. Не станете же вы лишать старика последней возможности приобщиться к блистательной жизни двора? Посмотреть в глаза той, что безжалостно загубила дело всей его жизни?

– Вольно же вам напрашиваться на неприятности, – проворчала я. – Эта герцогиня плюнет в вас при всем честном народе – и вся недолга.

– Одним плевком больше, одним меньше... – тон Артиморуса был настолько смиренен, что я готова была поверить, будто стою рядом вовсе не с магом, славным своей исключительной злопамятностью, которая и стала залогом столь длительного пребывания на посту главы Лиги.

Мало-помалу чопорная церемония оживилась. После того, как герцогиня поздравила свою названную дочь с рождением долгожданного первенца, а князь произнес ответную речь, из которой следовало, что он чрезвычайно рад визиту высокородных эзрингенцев, дружбу с которыми он намерен укреплять всеми возможными способами, к трону начали походить господа, которых князь представлял герцогине. Одних он именовал вернейшими слугами княжеского рода, других – преданнейшими друзьями, третьих – славнейшими, четвертых – храбрейшими, и лишь глава Лиги, когда пришел его черед, не был удостоен никаких эпитетов. Артиморус со Стеллой к тому времени незаметно переместились поближе к трону, и я, покорно следуя за ними, теперь хорошо видела и пожилого краснолицего князя, и его бледную худосочную супругу. Произнеся имя Артиморуса, светлейший князь страдальчески поморщился, точно предчувствуя неприятную сцену, а княгиня Хайда, не таясь, сделала отвращающий знак, ясно показывающий, что даже самого высокопоставленного из магов она считает чем-то сродни домовой нечисти. Я мимоходом отметила, что подобные жесты изучали адепты первых годов обучения, и в очередной раз сказала себе, что и бесам из преисподней не разобраться в истинных причинах вражды между святошами и магами.

Герцогиня, на которую я перевела взгляд, вдоволь изучив княжескую чету, смотрела на Артиморуса презрительно и враждебно. Ее худое лицо не выглядело изможденным или старым – напротив, правильные черты его словно не несли отпечатка прожитых лет, я я бы затруднилась определить точный возраст этой бледной красивой женщины, которой не требовалась ни пудра, ни прочие ухищрения для того, чтобы напоминать ожившую статую. Волосы ее были скрыты под сложным головным убором, с которого спадали волны черных кружев обманчиво простого плетения, цена которых явно могла сравниться со стоимостью иных драгоценностей.

– Господин Артиморус, – произнесла она бесцветным тоном, – я удивлена тем, с какой решимостью вы добивались личного знакомства со мной. Вряд ли мы из тех людей, что могут испытывать друг к другу приязненные чувства. Я не скрываю того, что главной целью моей жизни является изгнание вам подобных, за пределы государств, населенных богобоязненными и честными людьми.

Несмотря на то, что Артиморус ожидал недоброго отношения, прямота госпожи Арборе задела его за живое. Ответить старый маг смог только после небольшой паузы, во время которой наверняка представлял себе, как испепеляет герцогиню, а затем развеивает ее прах над самой зловонной сточной канавой Изгарда. Как я уже не раз отмечала, умение сдерживать себя было присуще высокородным магам только при общении с равными себе, и всякая дерзость от человека, не принадлежащего к древней и богатой чародейской фамилии, тотчас выводила их из себя. Покосившись на Стеллу, я убедилась, что чародейка уже прикусила губу до крови от бешенства. Но глава Лиги был куда старше госпожи мажордома, и, к тому же, он, несомненно, подготовился к этому разговору, поэтому тон его был кроток и ласков.

– Прошу простить меня, Ваша светлость, за неуемное любопытство, – произнес он, слегка поклонившись. – Вы должно быть слыхали, что в старости многие впадают в детство и совершают неразумные поступки.