– Ты знаешь этого человека? – спросил он Белнэпа.

– Дракуловича? – бросил тот. – Я думал, что знаю. Как выяснилось, я ошибался. – Он бросил яростный взгляд на молодого парня. – Ах ты, дерьмо собачье! Какую игру ты затеял? Неужели ты полагаешь, что мой босс тебе это простит?

Белнэп лихорадочно импровизировал, набрасывая сценарий, который заинтриговал бы охранников, оставаясь загадкой. Сейчас ему просто нужно было выиграть время.

Павел Дракулович принялся с жаром отрицать, но Белнэп лишь театрально закатил глаза. Гнев молодого парня был искренним, но он говорил, защищаясь, поэтому его возмущение казалось фальшивым. Белнэп отметил, что двое остальных охранников осторожно отодвинулись от него. Дракулович превратился в неизвестную величину; никому не хотелось иметь с ним никаких отношений, по крайней мере, до тех пор, пока вопрос не прояснится и не будет восстановлена истина.

Парень продолжал отпираться до тех пор, пока предводитель не оборвал его одной короткой, резкой фразой, заставив замолчать. И снова Белнэп понял общий смысл: «Ни слова больше. С этим мы разберемся позже».

Белнэп вскинул голову. Пора упомянуть другое имя, посеять большее смятение.

– Я просто хочу сказать, ребята, что Ланхэм будет вами очень недоволен. Последний раз я оказываю ему услугу.

Черноглазый предводитель встрепенулся.

– Что ты сказал?

Набрав полную грудь воздуха, Белнэп медленно сделал выдох, судорожно соображая.

Р. С. Ланхэм. Если верить Андрюсу Пярту, американец. За инициалом «Р» может стоять Рональд, Ричард, Рори, Ральф. Однако наиболее вероятным является имя Роберт; в Соединенных Штатах оно одно из самых распространенных. Близкие знакомые могут называть Роберта Робом или Бертом, или еще каким-нибудь уменьшительным именем, но если от исхода лотереи зависит многое, безопаснее всего поставить на Боба.

– Поверьте мне, – сказал Белнэп, – если вы знаете Боба Ланхэма так же хорошо, как я, вы должны понимать, что с ним шутки плохи.

Черноглазый предводитель с любопытством взглянул на него, затем, достав маленькое переговорное устройство, нажал кнопку и произнес несколько слов. Повернувшись к Белнэпу, он усмехнулся:

– Босс скоро будет здесь.

Босс. Не Никос Ставрос. Значит, второй владелец. Истинный хозяин. Человек, который скрывается за фамилией Ланхэм.

Андрюс Пярт: «Лично я с этим человеком никогда не встречался. И у меня нет ни малейшего желания с ним повстречаться».

Предводитель обратился тихим голосом к русому парню, успокаивая его. Быстрый взгляд искоса, брошенный на Белнэпа. Охранники ему не верили. И все же черноглазый предводитель отобрал у Дракуловича пистолет и положил его к себе в карман. Пока что парню был дан испытательный срок. Эта мера предосторожности была совершенно естественная. Дракулович притулился на табурете в углу комнаты, подавленный, покорившийся своей участи, не имеющий больше сил спорить.

Белнэп окинул взглядом остальных охранников, увидел оружие наготове у них в руках, равнодушный профессионализм на лицах. Его мысли заметались. «Отсюда надо выбираться». Обязательно должен найтись какой-нибудь выход.

Шаги в коридоре. Босс. Быстрая речь по-эстонски, но, как показалось Белнэпу, с американским акцентом.

Наружная дверь снова распахнулась, и в сопровождении двух светловолосых телохранителей с оружием в руках в комнату вошел человек, заправлявший «Эстотеком».

Его крашеные черные волосы блеснули в свете люминесцентных ламп. Лицо было изрыто черными глубокими оспинами. Глаза сверкали двумя злобными каплями черного янтаря. Тонкие, жестокие губы напоминали затянувшийся порез.

Белнэп не мог оторвать взгляд от шрама длиной в два дюйма, изгибавшегося на лбу вошедшего, подобно второй левой брови. Ему показалось, земля уходит у него из-под ног. У него закружилась голова. Должно быть, это ему мерещится.

Белнэп зажмурился и снова открыл глаза. Этого не может быть!

Однако это было так. Таинственный магнат, живущий в Эстонии, человек, прибравший к рукам сеть Ансари, был хорошо знаком Белнэпу. Они уже встречались друг с другом, много лет назад, в квартире на Карл-Маркс-аллее в Восточном Берлине.

Картины прошлого нахлынули на Белнэпа, вызывая приступ тошноты. Дорогой турецкий ковер на полу. Зеркало в раме из черного дерева, массивный письменный стол в стиле бидермайер. Черные глаза человека, два зловещих черных дула ружья у него в руках.

Ричард Лагнер.

Этот человек был убит в тот день. Белнэп видел его смерть своими собственными глазами. Однако сейчас он стоял перед ним, живой и невредимый.

– Это невозможно! – помимо воли воскликнул Белнэп.

Чуть расширившиеся зрачки хищных глаз стоящего перед ним человека лишь подтвердили его догадку.

– Ты готов поставить на это свою жизнь? – с до жути знакомым гнусавым скрежетом спросил Лагнер. В левой руке он держал большой пистолет.

– Но ты же умер у меня на глазах!

– Я умер у тебя на глазах, не так ли? – Язык Лагнера, похожий на язычок ящерицы, мелькнул по губе, словно охотясь на муху. – Значит, будет справедливо, если ты умрешь на глазах у меня. Но только на этот раз никаких театральных эффектов. Видите ли, с возрастом я стал ярым поклонником реализма. Я стал мудрее. В отличие от вас, мистер Белнэп. Во время нашей предыдущей встречи ты был зеленым юнцом. Правда, ты и тогда уже пытался показать свои зубки. – Сухой, неприятный смешок.

Белнэп с трудом втянул в легкие воздух. Ему было знакомо оружие, которое держал в руках Лагнер. Вороненая сталь, матово-черная пластмасса цевья, длинный ствол. «Штейр СПП» калибра девять миллиметров. По сути дела, маленькая автоматическая винтовка.

– И вот по прошествии стольких лет, – продолжал Лагнер, – боюсь, ты растерял невинное обаяние молодости и лишь загрубел. Зачерствел и загрубел. – Он шагнул к Белнэпу. – Глубокие поры на коже лица, вены, проступающие сквозь кожу, резко выпирающие скулы – со временем все лишь становится грубее. С каждым годом душа сжимается все больше, и остается голая плоть. Меньше духовного, больше телесного.

– Я ничего… я ничего не понимаю.

– Не слишком привлекательный результат четырех миллиардов лет эволюции, ты не согласен? – Ричард Лагнер бросил взгляд на вооруженных телохранителей. – Господа, прошу вас обратить внимание на выражение обреченности в глазах этого человека. – Он повернулся к Белнэпу. – Ты похож на зверя, попавшего в ловушку. Сначала животное – норка или лисица, песец или горностай – сражается, словно одержимое. Пытается перегрызть стальные прутья клетки, бросается на них своим телом, извивается, воет, мечется. Проходит день, но охотник, поставивший ловушку, так и не появляется. Животное мечется по клетке, потом затихает. Снова мечется и снова затихает. Проходит еще один день, затем еще. Животное слабеет от нехватки воды. Забивается в угол клетки. И ждет смерти. Появляется охотник. Но животное рассталось с надеждой. Оно открывает глаза. И больше не вырывается. Потому что оно уже свыклось с мыслью о смерти. Даже если охотник отпустит животное на свободу, оно само уже приговорило себя к смерти. Признало свое поражение. И обратного пути больше нет.