Чтобы вознаградить себя за столь долгое ожидание, они сразу же съели ноги, голову и требуху, приготовленные на разные лады, но самые лучшие куски туши приберегли для праздничной ночи.

Как раз к этой ночи вернулся с юга Никола Перро, и уже один его вид, одно его дружелюбное лицо сами по себе были для Анжелики бесценным подарком. Никола рассказал о маленькой фактории, что затерялась на острове посредине Кеннебека, который потемнел и почти сплошь покрылся льдом. У хозяина этой фактории, молчаливого и вспыльчивого голландца, жившего там с двумя приказчиками-англичанами, он и закупил все, что нужно.

Он привез сахар, соль, пшеничную муку, подсолнечное масло, тюлений жир, чернослив, горох, сушеные тыквы и кабачки, одеяла, три пары простынь из льняного полотна и сукно для одежды. И все это он и сопровождавший его индеец из племени панис тащили на волокушах много лье…

Анжелика спрятала драгоценные продукты в ларь, который приказал сделать для нее Жоффрей де Пейрак; ларь закрывался на замок и стоял в их спальне. Иногда ночью она вставала, чтобы удостовериться, что все сокровища на месте.

Госпожа Жонас высказала пожелание запечь окорок в тесте. Сообща обсудили это предложение, дабы решить, стоит ли изводить на это пшеничную муку из тех мизерных запасов, что хранились у Анжелики, или же лучше испечь традиционный пирог.

Все высказались за пирог: они запекут в него, как положено, боб, и того, кому он достанется, провозгласят королем. А окорок, румяный и ароматный — они натрут его семенами можжевельника, — и без того будет хорош.

Анжелика, закатав рукава, сама готовила тесто для пирога, добавив туда немного соли, пивных дрожжей и свиного сала. Если не считать далеких дней своего детства, она не готовилась с такой радостью и увлечением ни к одному празднику.

Тесто, приятное и привычное ее рукам еще с того времени, когда она хозяйничала в таверне «Красная маска», было послушно под ее пальцами. Призраки отверженного поэта с Нового моста в Париже, мэтра Буржю, Флипо и Лино витали вокруг нее.

Но нет, все это в прошлом. Здесь она в безопасности. Она защищена от всего… Далеко-далеко, так далеко, в лесу.

Анжелика на минуту перестала месить тесто и с улыбкой прислушалась к глубокой тишине, в которой под снегом спало все окрест. Вот и исполнилась ее давняя мечта, мечта, которую она столько лет лелеяла: готовить пирог в окружении детей, и чтобы они всюду совали свои носы.

Дети наблюдали за ее работой, крутясь под ногами, и глазенки у них блестели. Они приникли своими мордочками к краю гладкого стола, на котором орудовала Анжелика, и всякий раз, когда ее большая деревянная скалка раскатывала бледный круг, делая его все более воздушным, все более тонким, они кричали «браво!» и вдыхали нежный, теплый и хмельной аромат теста.

Анжелика дала детям возможность вместе с ней вложить в эту работу и свой труд. Онорина, высунув язык, нарисовала множество ромбов и квадратов на большом мягком диске теста, а Бартеломи смазал его подсолнечным маслом, так как Анжелика подметила, что от этого масла, которое получают из черных зерен большого желтого цветка, на готовом пироге получается прекрасная, словно лакированная, корочка, уж ничуть не хуже, чем если бы его смазать, как обычно делают, яичным желтком, чего у них здесь не было. Наконец Тома своим крохотным пальчиком затолкнул в пирог боб. И сопровождаемая детворой, к которой без ложного стыда присоединились Флоримон и Кантор, Анжелика посадила пирог в углубление, специально сделанное между двумя топками большого камина. Эта печь была лучшей из тех, которыми ей когдалибо приходилось пользоваться. Они частенько что-нибудь запекали в ней, и всегда очень удачно. И ни разу ничего не подгорело. Детям поручили поддерживать огонь в топках, и они с наслаждением вдыхали аромат, который вскоре стал исходить из-за приоткрытой чугунной заслонки.

Но, когда наступил момент вынимать пирог, Анжелика прогнала их из залы: сюрприз вечера богоявления должен был остаться в тайне.

Они убежали, крича от удовольствия и нетерпения, в полутемную кладовую, где Жак Виньо в этот час варил пиво.

— Нам не хотят показывать пирог, Жак… А ты знаешь, какой он будет красивый!.. И большой, как солнце!..

Да, Анжелика сделала его огромным и блестящим, как солнце… с хрустящей темно-золотистой корочкой, на которой особенно четко выделялась выпуклая мозаика рисунка. Настоящее произведение искусства!

Анжелика водрузила его на вершину сложного сооружения, составленного из жаровни на ножках, украшенной остролистом и тремя горькими тыквами удивительных оттенков: золотисто-зеленой, огненно-рыжей и бледно-желтой.

Это сооружение в центре стола напоминало большую вазу, которая, может быть, и не была столь роскошна, как та, что госпожа дю Плесси-Белльер некогда поставила среди сверкающих приборов, готовясь к приему в своем дворце Ботрейн, но зато она выглядела куда величественней.

Стол накрыли белоснежной скатертью, спускавшейся до самого пола. Для этого пришлось взять четыре простыни и хорошенько их разгладить, чтобы не были заметны складки на сгибах.

В последние часы перед торжественным ужином всех изгнали в мастерскую, в чуланы и даже в конюшню.

Чтобы скрасить ожидание детям, Элуа Маколле позвал их в свой вигвам. Это удвоило их веселье, потому что вигвам Маколле был тем таинственным местом, где они горели желанием побывать, но куда до сих пор вход им был запрещен.

Когда уже совсем поздно их позвали звуком рога из слоновой кости и звоном колокольчиков, которыми весело потряхивали Флоримон и Кантор, они бросились бегом, скользя и падая на обледенелом снегу; на пороге они остановились восхищенные, эти дети с Серебряного озера, так же восхищенные и изумленные, как и все дети в мире. Они дружно издали вопль восторга.

Зала сверкала множеством огней, и стол, стоящий посредине ее, ломился от всяких чудесных сокровищ и необыкновенных яств. И трудно было сказать, что потрясало больше — то, что радовало взгляд, или то, что услаждало обоняние запахом жареной кровяной колбасы и сластей.

Они застыли на пороге, трое малышей с Серебряного озера, и глаза на их покрасневших от мороза личиках горели, точно звездочки.

В этот момент Онорина перестала быть обиженной судьбой девочкой, над которой тяготел позор ее рождения.

В этот момент маленькие гугеноты забыли о тех непостижимых их детскому уму трагедиях, которые оторвали их от родной Франции и сделали сиротами.

Пришлось взять детей за руки и чуть ли не силой подвести к столу. А на столе, по обе стороны огромной диковинной вазы, на которой лежал пирог, словно живые, красовались две птицы со всем оперением. Малапрад, создатель этого шедевра, слепил их из теста и тушек копченой дичи. Настоящие клювы он позолотил, и они вызывающе блестели, глаза были сделаны из кусочков гагата.

Октав Малапрад качал головой и довольно улыбался. Он не помнил, чтобы подобное творение его хоть раз имело такой успех в Бордо, когда он священнодействовал там.