— А я могу снова! На другом заседании общества. Скажу, что расширенный вариант. Можно и про «Артемиду» сказать…

— Да! Я потороплю деда, чтобы печатал скорее… Только, Ник… будет, наверно, неувязка. Ведь «Артемида» была через полвека после Дельгре. При чем там одно с другим?..

Ник сел, свесил ноги, постукал пятками о борт.

— А можно что — нибудь придумать! У меня на солнце закипело это… воображение… Вдруг тот дружок Гриши был какой — нибудь потомок Дельгре! А у того остались враги и хотели отомстить этому… внуку или правнуку. И он попросил спасения у русских моряков. А потом помог им пройти через пролив, чтобы они спаслись от погони.

— От какой погони?

— Ну, мало ли… Была же война с англичанами и французами, а Гваделупа — французский остров…

— Прямо роман, как у Жюля Верна! — восхитился Ваня.

— Конечно! В старинной жизни полно всяких романов, — умудренно согласился юный историк Кельников.

3

Мокрая компания снова полегла на песке. Никель прыгнул к ребятам — наверно, чтобы с ходу поведать им о новых идеях и догадках. А Ваню окликнула Лорка. Поманила тихонько в сторону. Когда отошли, шепотом попросила:

— Ваня, затяни потуже узелок… Пожалуйста. А то сползает… — И повернулась спиной.

Он не стал снисходительно хмыкать и говорить: «Вот глупая, зачем тебе все это…» (хотя и подумал так). Зубами распустил между Лоркиными лопатками мокрый узел косынки (при этом ткнулся носом в острый позвонок). Стянул концы, завязал покрепче.

— Хорошо?

— Да, спасибо…

— Не туго?

— Нет, правда хорошо…

— Лор, а откуда этот рубчик? — Он тронул мизинцем коричневый кривой шрамик под левой лопаткой.

— Ой, это давно… Мы с бабушкой вытаскивали из кладовки старые вещи, и я зацепилась за гвоздь… Ух, я ревела. Не от боли, а потому что потрогала, а на ладони кровь…

— Настрадалась… — очень серьезно сказал Ваня.

— Да ну, пустяки…

— Лор, давай я все же распущу тебе косы. А то намокнут, потом замаешься сушить.

— Ну… давай…

И он развязал синие ленточки и ловко расплел две куцые косички. И не чувствовал при этом ничего такого.

…Нельзя сказать, что Ваня Повилика никогда не испытывал интереса к девчоночьей природе. В классе среди мальчишек хватало всяких разговоров и хихиканий и даже книжка ходила по рукам — с картинками и с названием «Девочки и мальчики — в чем разница». И с примечанием: «Для среднего школьного возраста». Но видя и слыша такое (например, по телику или в Интернете), Ваня не испытывал замирания. Ну… а если изредка и ощущал опасливое щекотанье нервов, то уж никак не из — за Лорки. Лорку он никогда не сравнивал в мыслях с другими девчонками. Они к Лорке не имели отношения. Никакого! Она была в Ванином сознании сама по себе. Он была — свет. Спокойная такая радость, без всяких тревог. Была тем, про кого говорят: «Хорошо, что ты есть». И он знал, что, если она даже рассердится на него, если они вдруг поссорятся, ему все равно будет хорошо. «Потому что ты есть…»

Да и не могли они поссориться! С какой стати? Ведь она была частью всего, что Ваня нашел в Турени. Частью этой реки, этих берегов, тополей и кленов, улиц с башнями и колокольнями, с ворчащей в глубине лога Туренкой. Частью сказки про парусник «Артемиду», про мальчишек, хлебнувших на этом паруснике приключений… Даже частью тревожного острова Гваделупа она была тоже. Но это название в голове у Вани тут же перечеркивалось другим, и все страхи исчезали… «Гваделорка»…

Правда, время от времени начинало точить тоскливое понимание: «Когда — нибудь все это кончится…»

«Но даже если и кончится, мне все равно будет хорошо. Потому что она все равно есть. Я же всегда буду знать это…» Утешение было, конечно, неполным. Но следом приходило другое: «Впереди еще два месяца…» А два месяца лета, сами знаете, это почти вечность…

1

Лика достала из сумки батон, помидоры, бутылку кваса и свой голосистый мобильник. Тот сразу и заверещал голосом попугая:

— Дорогая Анжелика! Тебя вызывает планета Марс! — Такой вот сигнал придумала для себя Лика и записала его во Дворце связи на Центральном бульваре.

Вызывал, конечно, не Марс. Говорил Герман Ильич Суконцев, учитель рисования.

— Ненаглядная мадмуазель Сазонова (а заодно и уважаемый Тростик, если он трется рядом)! Дело первостатейной важности… или важнейшей первостатейности — как угодно…

— Ой, здрасте, Герман Ильич! Что случилось?

— Как я знаю, ты близко знакома со всякими там Трубачами и прочими энергичными личностями…

— Что значит «со всякими»?.. — слегка обиделась Лика.

— Значит, что с многочисленными. А у меня кадровый дефицит! Наверно, тебе известно, что меня школьное начальство запрягло для работы в городском летнем лагере…

— По правде говоря, неизвестно, — все еще суховато отозвалась Лика. С Ильичом она и Тростик виделись последний раз в начале мая.

— Меньше знания — меньше печалей… Но мне — то каково! Творческая личность вынуждена тратить время на пряталки — догонялки и хороводы с теми, кто еще не умеет вытирать носы.

— Ну, так научите вытирать. Это ведь тоже творчество. Педагогическое… — не удержалась от шпильки «мадмуазель Сазонова».

— Ты, как всегда, права, моя радость. Но сейчас у меня конкретная проблема. Дамы из районо возымели желание устроить футбольный матч между лагерями двух школ — нашей и двадцать первой. А наш физрук не сошелся с завучем по некоторым вопросам воспитания и подал в отставку. И на меня повесили спортивную задачу, как на единственного оставшегося мужчину…

— Это большая честь, — сказала Лика.

— Несомненно… К тому же я когда — то играл в футбол. Но нужна команда из мальчишек десяти — двенадцати лет. А таких здесь раз — два и…

— Когда игра? — перебила любимого (хотя и бывшего) наставника Лика.

— Послезавтра!

— Я смогу найти трех или четырех…

— Спасительница!.. Завтра утром тренировка!

— Приказ понял, приступаю к выполнению, — сказала Лика голосом робота из фильма «Тайна железной двери» (вчера показывали по каналу «Культура»). — Вечером позвоню.

Тут же Лика собрала в круг «будущих футбольных звезд».

— Ребята, Ильича надо выручать… И опять же честь школы, как говорится… Сколько нас? То есть вас… Федя, Ник, Ваня, Андрюшка…

— Нику можно побегать минут пять, — сумрачно напомнил Андрюшка. — А потом — на скамью запасных…

Никель не спорил: был рад, что хотя бы пять минут…