В двери пришлось сильно пригнуться. Низкие тут делают проемы, с непривычки можно голову снести. И потолки низкие – тепло, что ли, хранят? Неудивительно, при такой-то погоде!..

– Здоровеньки булы, панове, плакала за вами паля, да видно, подождать ей придется!

В темном углу на цепях висел тусклый зеленоватый светильник. В нашу с надворным сотником сторону обратились три лица: одно маленькое, темное, со всех сторон обернутое золотом – с картины; другое – тяжелое и постаревшее, знакомое лицо бравого сотника Логина. Третье – румяное, простоватое, в улыбчивых морщинках – пасичник Рудый Панько. Больше в комнате никого не было.

– То садитесь, панове, беседа долгая будет, непростая беседа…

Пока я тупо соображал, чего старикашка хочет, пан Юдка ногой отодвинул от стола чурбачок – и неуклюже, боком, уселся.

Похоже, он знал, чего от нас хотят.

И намерен был всерьез торговаться.

Руки мои постепенно возвращались к жизни – и так болезненно, что временами я пропускал мимо ушей целые фразы такой важной, такой судьбоносной беседы. Впрочем, странный разговор моего присутствия как бы и не требовал, более того – чем дальше, тем настойчивее мне казалось, что разговора на самом деле два. Первый – явственный, неторопливый, слышимый для всех четверых. Второй – потайной, невидимая струнка, натянувшаяся между улыбчивым дедом и хищным, подобравшимся Юдкой. А мы с Логином сидим, как два болвана, – и сотник, кажется, тоже учуял неладное, нахмурился, казалось, еще секунда – и велит тащить нас на площадь, чтобы среди глухой ночи довершить начатое дело.

Но хитрый Панько прекрасно, по-видимому, чувствовал пределы допустимого; Логин готов был взорваться, когда второй разговор, тайный, смолк, и я с удивлением спросил себя: а не померещилось ли?

– То, панове, договориться-то мы договоримся… – Юдка аккуратно расправил грязную, поистрепавшуюся в переделках бороду. – Будет виза, пане сотнику; а уж панночка Яринка и на той стороне не пропала – верьте, не пропала, такая панночка, даром что молоденька, ни в пекле не пропадет, ни в раю с пистолей не расстанется. Будет виза; только, прошу пана, сотню с собой брать – не пропустят… э-э-э… те хлопцы не пропустят, которые Рубеж стерегут.

– Много их? – сквозь зубы поинтересовался сотник.

– Прошу пана?

– Много тех хлопцев? А може, и не надо твоей жидовской визы, а просто наших хлопцев взять да и…

Юдка замахал руками, – вернее, попытался замахать, но руки у него, как и у меня, слушались неважно.

– Та что вы, пане сотнику! То такие хлопцы, что с ними не шаблей воевать!.. Нет, пане сотнику, давайте так уговоримся: хочете панночку выручать – будете слушать, что Юдка присоветует. Черкасами командовать – то панское дело, а вот через Рубеж идти…

Перед моими глазами на секунду помутилось, лица собеседников расплылись. Накатила горячая волна – через Рубеж идти! Вернуться! Вернуться домой, в мир понятный и простой, туда, где я потерял все, что имел, и приобрел нечто, совсем, как оказалось, ненужное. Вернуться туда, а здесь оставить мертвых к'Рамоля и Хостика.

Вернуться!

– … Добре, добре, мой зацный пан, полсотни, може, и пропустят… А лучше десяток. Та и с кем пан сотник там воевать собирается? Народец мирный, незлобивый. А одного пана Мацапуру злапать-повязать – ведь десятка черкасов хватит?

Юдка говорил совершенно искренне – но даже я, далекий от местных представлений о чести, понял, что он издевается. Сотник Логин задышал тяжело, будто бык на корове:

– Ты, заризяка, болтай-болтай, а меру знай! Али забыл, как палю встромляют?

Юдкины глаза на мгновение сузились. Он не забыл.

– Да, и еще, моцный пане сотнику… Я-то визу выправлю, только как бы зацный пан, моей добростью воспользовавшись, не содрал бы тут же шкуру с бедного Юдки?

Логин сверкнул глазами – точно, пан сотник именно так и собирался поступить. С незначительными вариациями – ну там содранная шкура, осиновый кол, вспоротый живот…

– Так вот, пане сотнику, нехорошо это. Потому как Юдка, себя не жалея, дочку вам возвращает…

Юдка забыл уточнить, каким образом сотникова дочка попала в беду!

– Давайте так договоримся: Юдка визу выправит, а зацный пан поклянется перед иконою, что Юдку, живого и невредимого, на ту сторону возьмет. Там и сочтемся.

Сотник подумал. Морщины на его необъятном лбу понемногу разглаживались:

– Ты, душегуб, так и так с нами пойдешь! А то чорты знают, куда заведешь нас. Вот если правильно заведешь, да Яринку там отыщешь – тогда поговорим… мое слово – железо…

– Пусть так, пане, – неожиданно легко согласился Юдка. – Вместе, стало быть, и пойдем. Я визу справлю, через Рубеж проведу, пан Рио нас поведет в том Сосуде… по тем землям, стало быть, по пеклу, – бывший надворный сотник усмехнулся. – По рукам?

Сотник, помолчав, кивнул.

– От и добренько! – радостно задребезжал Рудый Панько. – Вишь, пане сотнику, не зря ты старого пасичника послушал, ох, не зря, еще внучков тетешкать будешь… Натетешкаешься вдосталь, – и, без всякого перехода, забормотал под нос не то стишок, не то песенку:

– Ой продала дивчина сердце,

Та й купила черкасу седельце.

Седельце за сердце купила —

Она его верно любила…

– Только, панове, еще одно, – сказал Юдка, дождавшись, пока старикашка допоет. – Еще самая малость… Визу заверить надо у владыки.

Я впервые увидел, как удивляется сотник Логин:

– У владыки?! Митрополита?! Твою нечистую, чортову, жидовскую визу?!

– Вэй, пане, при чем тут митрополит? К царице ехать надо!..

Кровь бабахнула сотнику в лицо, алым залила лысину:

– То ты… сучья кровь… песий выкормыш… издеваешься?!

– Ой, зачем гневаться, пане, – ласково запричитал старикашка. – Зачем беспокойство творить, раз пан Юдка правду сказывает? То пан Юдка не придумал. До царицы надо ехать, ну и что ж такого, до Питербурху, были уже хлопцы, ездили. То не штука. Ничего такого, ну, возьмете пана Рио и слетаете, великое дело, до царицы…

Смотреть на сотника было интересно. Забавно было смотреть, чтобы не сказать смешно. И когда я в последний раз искренне, беззаботно смеялся?

Вероятно, то было еще до заклятия.

* * *

Нас с Юдкой не стали возвращать в подвал. Поселили порознь, кормили хорошо, дали возможность помыться и переодеться, но под каждым окном денно и нощно стоял воин при полном вооружении. Мне даже жаль их сделалось, честное слово. Куда мне бежать?

Новая встреча с Паньком случилась ночью, посреди ровного заснеженного поля. Мы снова остались вчетвером – стражники отступили далеко за грань видимости. Небо, почти полностью заваленное тучами, почти не давало света, зато снег, казалось, светился сам по себе.