На втором этапе «Тура» 1904 года в три часа утра Маленький трубочист Гарен, Мясник из Санса Люсьен Потье, Красный дьявол Джованни Джерби, получивший прозвище за красную майку и хитрость, и Антуан Фур, гонщик, известный лишь под своим настоящим именем, поднялись на перевал Кол-де-ла-Репюблик возле индустриального города Сент-Этьена. В лесу их ждала толпа. Фура, местного уроженца, она радостно приветствовала, а остальных избила. Итальянцу Джерби пришлось покинуть гонку: ему сломали пальцы. На следующей остановке, в Ниме, начался бунт: фаворит местных жителей, Фердинанд Пэйан, был дисквалифицирован за то, что ехал держась за автомобилем. На протяжении всего пути на дороге рассыпали гвозди и осколки бутылок, подливали спиртное в напитки участников, перепиливали рамы велосипедов и ночью потихоньку вывинчивали втулки.

«Тур де Франс» помог миллионам людей впервые по-настоящему почувствовать размер и очертания Франции. Но он же доказал, вне всякого сомнения, что Франция тысячи маленьких краев – «пеи» еще жива.

Хотя «Тур де Франс» не объединил страну, он все же показал: во Франции еще есть что открывать. Уже нельзя издать путеводитель, похожий на Voyages en France (1842) («Путешествия по Франции») Шарля Делатра (Charles Delattre). В этой книге автор борется с медведем, убегает от испанских контрабандистов, в Ландах его едва не засосало болото, а на Дордони он едва не утонул в речной приливной волне, которая по-французски имеет особое название – mascaret. Во всем этом не было ни слова правды, но тогда он хотя бы мог рассчитывать, что ему поверят. А теперь британские туристы уже искали «неоткрытые» места, где они не встретят ни одного британца. Журнал Magasin Pittoresque, который когда-то горько жаловался, что в стране много «пустых земель», теперь так же горько жаловался на то, что каждый уголок в ней возделан. Природа становилась похожей на лес Фонтенбло, где расставлены указатели, а бревенчатые хижины – это магазинчики сувениров. Дорога из Байонны в Биарриц полна движущимся транспортом и пропахла запахами дешевых ресторанов. В Пиренеях скалы повсюду оклеены рекламными объявлениями гостиниц.

Горы, которые в репортажах Дегранжа о «Туре» описаны как злые великаны, с каждым годом как будто становились ниже. В 1860 году было завершено строительство дороги через хребет Вогезы. Перед Первой мировой войной была открыта для гражданского транспорта великолепная Дорога Больших Альп (Route des Grandes Alpes). Она позволила летом проезжать на автомобиле от Женевского озера до Ниццы. Даже Лазурный Берег начал превращаться в тот большой, боящийся квартирных воров пригород, который теперь тянется от Сен-Тропеза до усыпанных стеклом шоссе Монако и до пустынных когда-то холмов, где оползни и запах нечистот постоянно напоминают, что освоение природных ресурсов не должно быть чрезмерным. Исконной местной растительности совсем не стало: ее полностью вытеснили австралийская мимоза, английские кусты и газонные травы. За сто лет до начала этих перемен Ницца была тихой гаванью, где всего несколько путешественников ждали попутного ветра, чтобы отплыть в Геную. В 1897 году английский писатель Августус Харе (Augustus Hare), приехав в Ниццу, обнаружил там «огромный и уродливый современный город с парижскими магазинами и безвкусной площадкой для прогулок вдоль моря».

Хотя автомобили были редкостью по сравнению с велосипедами (5 тысяч машин в 1901 году и 91 тысяча в 1913-м), вред от причиняемых разрушений начинал уже превышать пользу, которую они приносили малому числу людей. В 1901 году Автомобильный клуб Дофине принял решение проводить свою гонку, которая называлась Course de Côte de Laffrey («Гонки по склону Лаффре»), ранней весной, потому что позже дорога будет «заблокирована многочисленными машинами, которые постоянно едут по ней летом». Через двадцать пять лет после этого Редьярд Киплинг, ехавший в автомобиле от Канн до Монте-Карло, обнаружил, что дорога забита машинами других автомобилистов: она «вся была одним цельным потоком машин». «Автомобиль превратил Ривьеру в ад, и притом в шумный и дурно пахнущий ад».

Страна, которая когда-то казалась такой обширной, постепенно становилась тесной для тех, кто в ней живет, как тесен становится пруд для рыб, когда из него утекает вода. В этом сжимающемся мире несколько отдаленных уголков Франции и их крошечное по численности население начали играть не по размеру большую роль в представлении французского народа о себе самом. Это были острова Уат (Houat) и Оэдик (Hoedic) в Бретани, безводные и почти безлюдные плато Кос, а также Сен-Веран – «самая высокогорная деревня в Европе», в которой теперь есть восемь гостиниц и два музея быта.

Быстрое исчезновение неизученной Франции и желание верить, что она еще существует, стали одной из причин огромного успеха прославившейся в 1913 году литературной новинки – романа Алена-Фурнье «Большой Мольн» (Alain-Fournier. Le Grand Meaulnes). В переводах на английский язык она получила названия The Lost Domain и The End of Youth («Утраченный край» и «Конец юности»). Это рассказ о чувствах и переживаниях мальчика, живущего в сельской местности, в провинции Бурбоне, – манящий образ недоступной отныне глубинной Франции, далекого, но знакомого места, маленького мира, полного простых вещей – следов иного времени. Там в холодном классе стояла дровяная печь, ученики носили деревянные башмаки и пахли сеном, там жили жандарм и браконьеры, пол в магазине был земляной и повсюду царила деревенская тишина. Единственными чужими людьми, которые когда-либо появлялись в классе, были цыгане из странствующего цирка, «речники, чьи лодки вмерзли в лед на канале, и путешественники, застрявшие у нас из-за снега».

Зло и грубость в «Большом Мольне» связаны с промышленными пригородами соседнего города Монлюсон и «ужасным шепелявым акцентом» его жителей. Монлюсон меньше чем за сто лет увеличился вдвое. В годы, когда был написан роман, этот «французский Бирмингем» был безобразным, расплывавшимся, как пятно, скоплением фабрик, сортировочных станций и складов. В настоящей классной комнате в Эпинёй-ле-Флёрьель, где учителем был отец Алена-Фурнье, печь, деревянные башмаки и галоши учеников, их кожаные портфели, некоторые из книг, мебель и свечи, кирпичи самого здания и черепицы крыши, вероятно, были привезены из Монлюсона по автомобильной дороге, железной дороге или каналу. Но в «Большом Мольне» прошлое – это не история, а детство. Исследование прошлого было одним из видов бегства от настоящего. Сам рассказчик покидает родной дом лишь для того, чтобы уже взрослым человеком вернуться в заколдованную страну сельской Франции, где самым длинным путешествием был переход пахаря с одного конца поля на другой.

Через много лет после исчезновения этой заколдованной страны, 14 июля 2000 года, был устроен самый большой в истории пикник вдоль Парижского меридиана. Французское правительство решило, что в первую в новом тысячелетии годовщину взятия Бастилии надо устроить праздник в честь линии географической долготы, которую измерили Деламбр и Мешен в конце XVIII века. Было решено посадить вдоль меридиана 10 тысяч деревьев – дубов на севере, сосен в центре, олив на юге, превратив воображаемую линию в реальную линию зелени. В день самого праздника скатерти традиционной для французских бистро окраски в красную и белую клетку были расстелены на территории 337 городов и деревень от Средиземного моря (Перпиньян) до побережья Ла-Манша (Дюнкерк).