— Это же помогает в работе, — отозвался парень чуть удивленно. — Вот в каменоломнях, к примеру, камни таскать и раскалывать. Ну, не мне, но я так справляюсь. А большинству приходится. Жаль только, когда мастерство вроде как на одной ниточке подвешено. Ну да пусть его.

— Но, значит, можно и лечить научиться? — он все еще не совсем понимал. Это как — куча народу в Тейит может то, что в Астале доступно избранным?

— Для исцеления Сила не единственно важное, — пояснила Ива. — Это как… иметь громкий голос, но петь так, что лучше не надо, — Шим хмыкнул в углу. Похоже, он петь не умел, но от этого не страдал.

— Мне идти пора, — сказал Огонек, чувствуя, что камень вот-вот прожжет в нем дырку.

Сколько времени тут провел! Его как, ищут? Или попросту все видели через самоцвет? Неуютно стало от такой мысли.

— Приходи… Просто так приходи, — сказала Ива, словно не в силах его отпустить. — Всегда будем рады.

— Спасибо, — Огонек широко улыбнулся. И тут же вынырнул за порог, вытащил камень из-за ворота и теперь держал на весу — не жгись, скотина такая! Иду я уже!

Он помчался обратно, безумно боясь заблудиться — какие-то мальчишки свистели вслед, споткнулся о лежащую поперек дороги доску и чуть сам не сломал ногу, но камень вел — будто в спину подталкивали.

— Уффф… — выдохнул наконец, влетая к себе и падая на пол у кровати. Добрался…

Лампа на окне горела — куда более яркая, чем в крохотном жилище Шима. На столе лежала пара кем-то принесенных объемных свитков. Ощутил горьковатый запах медовой полыни — Атали. Значит, она…

Подошел к столу, потрогал листы, перевернул. Сгреб свитки в охапку и устроился на полу, и лампу переставил к себе вниз. Он говорил Атали на днях, что хотел бы посмотреть, как выглядит мир на их картах. Девочка и принесла, не старинные, новые. С разрешения тетки, конечно, но какая разница. Может, по этим картам учили детей здешних Сильнейших: листы были испещрены рисунками, фигурками людей и животных — и картинки Огонек разглядывал с огромным интересом, позабыв про усталость и даже не присев. Вот как рисуют здесь. Совсем иначе, чем рууна, и тщательней, чем на юге. Письмо тоже казалось знакомым, хоть понимал с пятого на десятое.

Принесенная кем-то еда — миска с жидкой кашей и сладкая лепешка — долго оставались нетронутыми.

**

Какими они были еще недавно… Молодая женщина поправила плетеный кожаный ремешок на лбу, вздохнула и улыбнулась. За стеной спорили.

Голос мальчишеский — так и кажется, что обладатель его хмурым бычком — оленьком голову опустил и все, не сдвинешь его теперь. А сестричка — вот-вот расплачется.

Ила прислушалась внимательней — не пора ли вмешаться? Вряд ли. Куне уже скоро десять, мнение бывшей няньки ему в общем-то безразлично. Хоть Илику ее пока слушает; Ила всегда вытрет ей слезы, сказку расскажет. Кто же еще? Родители своих детей обожают, но заняты часто.

Ила переставила с места на место пару кувшинов, придавая и без того отлично убранной комнате безупречный вид. Грустно. Растут ее воспитанники, а своих детей нет — да и не будет, наверное. А в бронзовом зеркале уже давно отражается не молоденькая девушка…

Славно пошутило Небо. Трое близнецов было, чудо всей Тейит — и все бездетны. Ладно хоть живы.

Впрочем, вчера приснилось, что подруга Качи ждет ребенка — но от перевала, где они сейчас живут, долго будет идти известие… Не правящие Ветви, не к спеху.

А Кави — тот, кажется, до сих пор Соль вспоминает.

Ила вновь потянулась за зеркалом, пытаясь увидеть одновременно себя, только юную — и подругу. Какая она была? Забыла почти за шестнадцать весен. Нежные, зыбкие черты ускользали, не желая складываться в яркий образ.

Подруга любила украшения из пушистых перьев, для забавы плела из травинок недолговечные ремешки… Ее кости наверняка уже разбросаны по лесам — а может, лежат в одном месте, если уцелел тот, кто мог позаботиться об умершей.

Размышления Илы нарушил повелительный голос — узнав Элати, нянька поспешно поднялась, еле скрывая изумление. И глава Обсидиановой ветви, и ее сестра с трудом терпят тех, кто служит семьям соперников. Неважно, что сама Ила всего лишь возится с детишками — они вырастут, и придется с ними считаться.

Элати как всегда выглядела собранной и суровой, старше Лайа, хоть по годам было наоборот. Ветра отметили морщинками ее кожу, жизнь в седле сделала походку размашистой.

— Когда-то твоя родня служила нам, помнишь?

— Да, элья.

— Хоть ты и предпочла Хрустальную ветвь, у меня есть к тебе поручение. Постарайся сохранить его в тайне, и получишь хорошую награду. Я хочу знать, где и кем могла быть сделана такая вещица, — на ладони сверкнуло округлое серебро.

— Что это? — удивленно спросила нянька. — Необычная птичка. Игрушка или украшение?

— Не знаю. Ее изготовили в точности по рисунку одного человека.

— Эта работа не похожа на нашу… скорее на южную, — сказала Ила, вертя птичку в руках.

— Может, и так… если бы я могла точно сказать, кому принадлежит и кем она создана, мне не понадобилась бы твоя помощь.

— Но если птичка южная, то кто среди моих знакомых может что-либо вспомнить, элья?

— Ты задаешь совершенно не те вопросы, которые стоит. Меня же интересует только ответ. Работы разных ремесленников отличаются, но можно проследить и общее для тех или иных земель. Если тебе скажут, на что это похоже, уже хорошо. Ты из семьи ювелиров, тебе проще говорить с мастерами. Наших мы опросили, но остались работники Лачи. Покажи эту птичку всем своим знакомым — я знаю, у тебя их множество. Если кто-нибудь вспомнит…

Забрав птичку, Элати положила на скамью точный рисунок. Не стала дожидаться, не скажет ли нянька что-то еще — по ее мнению, распоряжение было достаточно подробным. Ила присела на табурет и принялась разглядывать рисунок, поворачивая его под разными углами. Хмурилась, отчего ее гладкий лоб прорезали морщинки.

“Я же такую видела где-то…”

**

— Очередная пустышка, — Лачи отбросил клочок тонкой ткани с чернеющими на нем знаками. — А ведь он меня уверял, что нашел нужные записи…

Женщина подняла записку, упавшую в полосу света на столе, без особого интереса прочла и скатала в трубочку.

—