Она почти просит соправителя делать так, а не иначе, Кесса, перед которой отступал отец Лачи. А достойной замены правительнице из Обсидиановой ветви нет. По-настоящему сильны в этом поколении лишь мальчики.

Тень скользнула по лицу Лачи — если Кесса успеет подготовить девочку из “опоры”, Серебряных…

Худые руки женщины спокойно лежали на коленях, и голос ровно звучал, напевно, словно она взывала к Мейо Алей, как делали предки, основавшие Тейит.

Когда Лайа вошла, ни единая мышца не дрогнула на лице Кессы.

— Как здоровье сестры?

— Хорошо. Целительница говорит, она скоро встанет.

Кесса поморщилась. Девчонка говорит учтиво, а смотрит исподлобья. Хорошо, что она и Лачи ненавидят друг друга, иначе наверняка спелись бы в желании достичь власти. Слабо махнув рукой, она отпустила обоих, жалея, что позвала племянницу.

Молодой человек и девушка вышли вместе. Лайа ускорила шаги, стремясь поскорее избавиться от общества сына Хрустальной ветви, да и вблизи Кессы она чувствовала себя неуверенно. Но в спину девушке прилетел мягкий, изменчивый, как облако, глубокий голос. Не зацепиться, не составить впечатление об его обладателе.

— Куда так спешишь, дорогая? Среди камней Тейит скучно и холодно. Не такими должны быть камни.

— Чего ты хочешь? — Лайа обернулась. Неторопливо, надменно — и резче, нежели следовало.

— Будь спутницей моей — ненадолго. К озеру Туи и обратно. Всего трое суток, дочь Обсидиана.

— Зачем?

— Всему свое время, узнаешь. Или боишься?

Озеро Туи. Светлое-светлое, совсем круглое, словно кто-то из нечеловеческих существ решил создать себе зеркало. Высоко в горах лежит озеро, и по ночам в нем купаются звезды. Многие это видели. А еще к озеру Туи любят слетаться “перья”. Покружат над ровной гладью, словно любуясь собой или что-то высматривая в глубине, и плывут по воздуху прочь.

Рыба почти не живет в озере Туи. Только серебристые угри и длинные узкие щуки.

Эту рыбу есть нельзя — вкусная, станет она камнем в желудке, станет льдом.

Лачи терпеть не мог отпрысков Обсидиановой ветви, но приходилось мириться с ними, зная, что рано или поздно кто-то из Обсидиана займет место Кессы. Терпел. Скупо, но улыбался им. И вот пригласил Лайа на дальнюю прогулку.

Прямо к озеру Туи; еще бы к морю предложил съездить. И почти без сопровождающих.

Одетая по-мужски, с тугим узлом волос на затылке, девушка тряслась в седле на столь ненавистной ей грис. Честное слово, куда лучше лодки или собственные ноги. Но какая там лодка высоко в горах? А Лачи болтал обо всем неважном, чуть ли не о погоде.

— Чего ради ты потащил меня в горы? — не выдержала девушка.

— Скоро узнаешь.

— Кесса в твое отсутствие…

— Не делай вид, что это тебя тревожит. Да, твоя тетя так любит власть, что обрадуется, не обнаружив меня в городе. Хотя потом, конечно, напоказ нахмурит брови и сделает вид, что страшно рассержена.

— И что ты ей скажешь?

— Что-нибудь, — рассмеялся Лачи.

Закатное солнце делало его лицо золотым, и накидка, и шерсть грис — все было одного теплого оттенка.

— Золото, — лицо девушки напряглось. Подземелья Тейит завалены им — мертвым… Она сам его блеск ненавидела, но вслух это говорить было вовсе не обязательно. Сказала она другое:

— Лучше бы вовсе не принимали этих послов. Про дочку Лиа слухи пошли, что не то украли, не то сбежала… Мы говорим, что живет теперь в другом месте. Верят не все…

— Что делать, радость моя. Что делать.

Лачи искоса глянул на золотой браслет, плотно обхвативший тонкую руку спутницы: это пока живое. Словно из чешуек ящерицы сделан, красив. Недолго ему жить осталось, скоро Лайа выпьет его.

Складка прочертила гладкий лоб молодого человека. В тысячный раз подумал — у южан золото в крови. Или огонь, без разницы. Гибель Тевееррики разделила единый организм на много частей, и спустя бездны времени они срослись в два новых, нынешние север и юг… и юг, молодой, потерявший почти все знания предков, оказался в выигрыше. Да, дети Асталы не слышат камней, кроме Солнечного, не чувствуют золота — но их Сила всегда с ними. Кто потерял больше? Нет, не права Кесса, считая, что Лачи, как и она, не любит южан. В чем-то молодой Соправитель восхищался ими.

…И грис пришлось скоро оставить, подниматься пешком. А Лачи вел себя, будто так и надо. Девушка тащилась за ним, будто служанка. Припоминала все крепкие выражения, которые слышала когда-то. Эх, мало ругательств употребляли дети Обсидиана. Да и Серебряные не отличались умением крепко завернуть фразу, так, чтобы собеседник залился краской. Надо было с каменотесами, что ли, общаться. Или с рыбаками — у них, говорят, много слов про запас.

Клочковатый, лезущий из земли через камни кустарник не мешал смотреть по сторонам — он был всего-то по пояс.

— Волки-итара! — девушка показывала вперед. Там среди жестких кустов скользили серые тела с черной полосой гривы на хребте. Стая… штук семь, не меньше. Рассчитывают пообедать, не иначе — в противном случае проследовали бы стороной. Засуха… стаи большей частью спустились за дичью вниз, к равнинам. Эти здесь почему-то .

А они как раз оставили спутников дожидаться, Лачи хотел ей одной показать тайное место, или что он там придумал.

Бросив веселый взгляд на спутницу, Лачи шепнул:

— Нас двоих маловато для них, не считаешь?

Девушка молча развела руками. И прибавила:

— Думаю, ты им не по зубам. Но как же тебе везет — набрел прямо на стаю!

Страха в голосе не было, хоть и сознавала — почти беззащитна. По глазам нетрудно было читать вопрос: ты нарочно привел меня к ним?

— Я же не всевидящий! — весело откликнулся Лачи. — Но какие красивые твари!

— Тебя с неодолимой силой тянет ко всему такому… с когтями и клыками!

— Я люблю и голубей тоже. А волки не многим страшнее твоих хищных птиц! — отшутился он, и устремился прямо к серым телам.

Перепрыгивал с камня на камень легко-легко, хоть и высокого роста, и сам был легким и светлым — и кожа светлее, чем у большинства северян. Ближе, прямо к зло оскалившей пасти стае. Не говоря ни слова, ловко бросал радужные ножи. Можно было и обычными обойтись, но трудно попасть наверняка: волки-итара быстрые звери.

А эти, из тонких пластин Солнечного камня ножи — маленькие, обманчиво безобидные. Найдя жертву, вспыхивают радужно — радуются.