Таис, обычно такая любительница лесов, птах и братьев меньших, сейчас не удостаивала природу и полувзглядом, все свое внимание, слух и зрение обратив к Александру.

— Будь умницей, любимая, следи за своим здоровьем, слушай Геро, береги себя и не волнуйся, только не это, — говорил он, крутя в руке веточку базилика, которым в Индии лечили малярию. — Вспомни Будду — живи настоящим днем, старайся извлечь лучшее из него, ни о чем не печалься в прошлом и не ожидай много от будущего. Не скучай — любуйся окрестностями или небом, если ничего достойного внимания больше не найдется. Закаты и рассветы хороши всегда и везде. Будь довольна и радостна, я тебе этого очень желаю. Знай, я всегда думаю о тебе и люблю, как бы далеко ты ни была.

— Пока я тебя слушаю, я знаю, что ты тысячу раз прав. Но когда я думаю о том, что через три дня я отъеду от Паталы на 300 стадий, а ты останешься здесь, и нас будут разделять только эти 300 стадий, я понимаю, что это заставит меня ночью прибежать к тебе обратно.

— Я тоже боюсь за тебя… — признался Александр. — Ты меня все же заразила страхом. Какой тут простор… В Индии, — неожиданно закончил Александр.

Таис подняла на него глаза, и они усмехнулись нелепости разговора.

— Правда, я такой запомню Индию: так много воздуха, и весь он наполнен жизнью, звуками, красками. И время здесь так медленно движется.

— Действительно, не только люди здесь ни к чему не стремятся и не торопятся, но и животные, — согласилась Таис, глянув на слонов, которые почти два часа неподвижно лежали в воде.

— Да, а мне надо торопиться. Этот ритм был мне интересен, но он — не для меня. Я могу какое-то время неподвижно сидеть под сикоморой, наблюдать жизнь или углубляться в себя. Но не семь же лет, как Будда!

— Да, ты скорее созидатель, чем созерцатель.

— А прежде всего разрушитель, потому что для созидания нового, лучшего, соответствующего требованиям времени, надо сначала сломать отжившее и расчистить место…

— А нельзя это делать постепенно?

— Нет — жизни не хватит. Для успеха важны две вещи: распознать правильный момент — не раньше и не позже, и не упустить время… А Индия, — вернулся он к теме, — я был здесь счастлив, я доволен исполнением моей мечты. Хотя умные люди говорят, что наличие мечты важнее, чем ее осуществление. Не знаю, пока что я наслаждался и тем и другим. Надеюсь, время, когда мне ничего не захочется, никогда не настанет. По крайней мере, тебя я буду желать всегда. А если в один прекрасный момент не пожелаю, это будет означать, что я умер, — пошутил он все же. — А о чем ты сейчас мечтаешь?

Таис не хотелось снова затягивать свою бесполезную песню.

— Я мечтаю о кусочке куриного мяса с керри и всякими чудесными приправами…

— …которые мы возьмем с собой в Персию, чтобы было чем приправлять персидскую баранину. Я рад, что у тебя появился аппетит.

— На двоих, — Таис засмеялась, чтобы задавить слезы, и протянула ему руку.

Ей совсем не хотелось возвращаться в жизнь. Но время шло, хоть медленней, по-индийски, но шло — неумолимо. Солнце катилось к закату, впуская в мир сумерки, и надо было выбираться из леса, пока не стемнело. Молча держась за руки, они шли через величественную колоннаду леса, от дерева к дереву, кроны которых сплетались в вышине. В вечерней прохладе, чувствуя приближение ночи, темноты и опасности, все резче и тревожней кричали птицы, и рука Александра все крепче сжимала ладонь Таис. Их взгляды становились все продолжительнее, а молчание все красноречивей. В призрачном свете сумерек Таис сердцем всматривалась в его ненаглядное, таинственное лицо и запечатлела его облик так ясно и живо, что позже, во время перехода в Карманию, могла без усилий вызывать его в своем воображении. Александр действительно являлся ей, и она видела его и разговаривала с ним, как наяву…

…Разговаривая с Геро, которая все же решила сопровождать Таис, или с кем-то еще, Таис видела рядом Александра, отмечала меняющийся взгляд его прекрасных глаз, незримых никому, кроме нее, видела его одобрение, удивление или несогласие. Была ли это игра воображения или нарушение сознания, какая разница! Главное, эти видения помогали ей жить и переносить разлуку.

По совету Александра Таис рассматривала ландшафты сначала Индии, потом Арахозии и Дрангианы, по которым двигался их караван. Суровая грандиозная природа была хороша — плохой она просто не бывает. Высокие причудливые горы громоздились в несколько рядов; тени ложились на холмы и горы, на широкие долины и каждую минуту расцвечивали их по-новому, меняя картину, как в гигантском калейдоскопе. Простор отнимал дыхание — земля как будто соревновалась в неохватности с небом.

И хотя мир прекрасен сам по себе, все же мы видим его своими глазами. Потому, пребывая в подавленном настроении, Таис видела не грандиозный суровый пейзаж, а лишь пыльную равнину без единой травинки или деревца, вымершую и безрадостную. Пустое небо отражалось в ее пустой душе. Мир без любимого теряет свои краски.

Особенно угнетающее впечатление производили деревни Арахозии (Южный Афганистан). Гнет бедности ощущался почти физически. Вид грязных худых детей, ободранных осликов и коз вызывал жалость и тоску. Нищие, но гордые (чем?) мужчины делали кирпичи из глины и соломы или обрабатывали хлопковые поля. Забитые женщины, которых Таис особенно жалела, пекли хлеб в тандырах на улице перед своими нищими глинобитными домами, а иногда просто шалашами из камышовых циновок. Их лица выражали одну покорность и усталость от вечной заботы о насущном хлебе.

Таис не видела в Элладе такой отсталости и жутчайшей бедности, а главное, такого ее принятия. В Афинах неимущие получали помощь от полиса — плату за участие в народных собраниях, деньги на посещение театра. Даже в Спарте, отличающейся суровыми нравами, никто не голодал — люди худо-бедно питались за счет государства. И хотя природа Эллады — горы, малое количество плодородной земли, необходимость ввозить зерно из Понта или Египта — не благоприятствовала зажиточной жизни, люди каким-то образом смогли построить прекрасные города, флот, научились торговать со всем миром, придумали театр, школы, спорт, философию, искусства. А что создал этот народ, занятый каждодневной борьбой за выживание? Сколько же трудов, средств и времени придется вложить Александру в эти земли, чтобы вытащить несчастных людей из нищеты, научить работать производительно и жить лучше. Случится ли это когда-то? Возможно ли это вообще? Или бедность, неблагополучие, с одной стороны, и достаток, развитие, с другой, являются нормальным делением мира, угодным богам? Как без черного не бывает белого, без тени — солнца и без несчастья — счастья?

Размышляя над этим, Таис зябко ежилась в тряской повозке, провожала взглядом коз, карабкавшихся по отвесных скалам в поисках корма, арбы, груженные дровами, или обвешанных тюками верблюдов, которые сходили с дороги, давая проход их каравану. Даже снег, выпавший в пустыне, и непривычный вид запорошенных верблюдов не умилил и не взбодрил ее. Она закрыла свою душу, прятала ее, как лицо от всесущей пыли, и старалась ни о чем не думать и ничего не чувствовать, перетерпеть, дождаться лучших времен. Хотелось самых простых вещей — добраться до какого-нибудь поселения и очутиться в жилище с крышей. Пусть грязь, клопы, черные закопченные стены, но хотелось вдохнуть древний запах очага, или — проще: погреться, помыться теплой водой, поспать в тепле.