«Наёмница, чьи услуги он купил» — подумала Врени, но промолчала.

— Она проделала долгий путь вместе со мной, — уклончиво ответил монах.

— Посмотри на меня, — приказала волшебница, чем неприятно напомнила цирюльнице вампиров. — Вы оба посмотрите. Ну же!

Врени неохотно повиновалась. Глаза болели и слезились. Волшебница излучала свет, видимый только тем, кто сам обладал магическим даром — пусть и таким куцым, как Врени.

— Ты — проклятая! — уверенно произнесла волшебница. — Зачем ты пришла с ним? Какую хитрость ты задумала?

— Я пришла с ним, потому что он меня попросил. Доволен, монах? Напросились. Я пойду, развлекайся тут без меня.

К её удивлению брат Полди удержал её за руку.

— Врени, пожалуйста, — твёрдо произнёс он и повернулся к волшебнице. — Я прошу тебя, добрая госпожа. Пусть Врени увидит то же, что и я.

— Зачем это тебе? — заспорила волшебница. — Она проклятая, она ненавидит мир. На руках её — кровь. Ты не видишь?

— Я не обижу её недоверием, — ответил брат Полди. — Весь путь она защищала и укрывала меня, делилась куском хлеба, когда я был голоден, плащом, когда замерзал. Она останется со мной.

Врени закатила глаза. Если бы ей не было бы любопытно, на что похожа белая магия, то монах бы её не удержал бы здесь. Но ей было интересно и она ждала, отспорит ли брат Полди её присутствие.

— Даже так? — покачала головой волшебница. — Пусть будет по-твоему.

Она подошла к зеркалу и принялась снимать с него покрывало.

— Ты думаешь, это волшебное зеркало? — спросила она, улыбаясь. — Не бойся. В нём нет никакого волшебства. Чудеса — это то, что делают люди, не более.

— Погоди, — остановила её Врени. — Прежде чем ты начнёшь… поклянись своей волшебной силой или чем там для тебя свято… матерью, отцом, мужем, детьми… надеждой на спасение, если хочешь. Поклянись, что никому не выдашь то, что покажешь нам.

Волшебница снова покачала головой.

— Мне не ставят условий, проклятая. Если ты не веришь мне — чуда не случится.

— Всё ясно, — презрительно бросила цирюльница. — Идём, монах.

Полди, не задавая вопросов, шагнул к ней. Цирюльница мысленно восхитилась его преданностью, но, почувствовав, как он цепляется за её руку, поняла: монах боится. Боится магии, боится оставаться один с волшебницей, может быть — с чужой красивой женщиной. Боится того, что она может ему показать. Впрочем, он и верил Врени тоже.

Врени уже открывала дверь, когда волшебница не выдержала.

— Стойте, — позвала она. — Не уходите.

Цирюльница повернулась к ней, скрыв непрошеную улыбку. Знала она таких добреньких. Они жить не могут, если кто-то уйдёт, не облагодетельствованный их помощью.

— Неужели ваша гордость важнее, чем забота о вашем духовном отце? — спросила волшебница. — Ведь у него нет других друзей, кроме вас.

Врени восхитилась, как легко волшебница записала её в друзья исчезнувшего святоши.

— Это не гордость, добрая госпожа, — отозвался брат Полди. — Прости наше недоверие, но… враги… я не могу тебе сказать… для них нет ничего святого. Мы просим тебя сохранить не нашу тайну.

Волшебница вздохнула.

— Быть по-вашему.

Она повела рукой и вокруг неё засияло кольцо белого света, видимое даже брату Полди. Произнесла слова клятвы. Кольцо засияло сильнее, а потом постепенно пропало, как будто всосавшись в зеркало.

Волшебница погладила резную раму.

— Встань здесь, — приказала она монаху. — Коснись рукой рамы. А твоя кровавая подружка пусть держится поодаль. Ты — близкий человек, на твой зов он ответит.

Брат Полди беспомощно оглянулся на цирюльницу. Врени показалось, что он предпочёл бы держать её за руку.

— Он… ответит? — с замиранием переспросил монах. — Он будет говорить со мной?

— Нет, — нетерпеливо отозвалась волшебница. — Это только так говорится. Мы увидим его, вот что главное. А сейчас — молчи. И подружка пусть молчит.

Врени стиснула челюсти.

Она бы могла многое ответить, но спорить с волшебниками — себе дороже. Они считают, что правы просто потому, что правы, белые они там, чёрные… неважно.

К тому же её тоже охватил трепет. Она никогда не видела так близко белой магии.

Волшебница гладила раму зеркала как ластящуюся кошку и та отзывалась неярким белым светом. А потом свет погас и в комнате как будто стало темнее. Зеркало же залила чернота. Волшебница нахмурилась. Врени не столько увидела, сколько почувствовала, как брата Полди охватил страх, с которым он пытался бороться. Она наплевала на приказы волшебницы, шагнула вперёд и положила руку на плечо монаху. Тот выдохнул, а чернота зеркала немного прояснилась.

— Ничего не понимаю, — рассердилась волшебница.

И тут из темноты послышался голос приора, который, казалось, доносился издалека:

— … много зла… слуги Заступника… не чураются… многие из вас… гонимыми… Но, — голос его окреп, приблизился, — вот странное дело: пока Заступник не пришел в мир, не явил свою силу и не дал людям защиту от тех, кого с тех пор назвали Проклятыми — зла было больше. Много больше. Тогда — часто, очень часто! — ныне гонимые были гонителями, властителями и тиранами, от которых у бедных и слабых не было защиты и помощи. Епископ, требующий на своё ложе бедную девушку, слишком юную для брака, — зло. Но он знает, что творит зло. Он знает, что будет наказан, если будет уличен. И знает, что наказание ждет его после смерти. Не всех это сдерживает, но все-таки сдерживает. А что сдержит вампира, который мучает ту же девушку ради удовольствия, прежде чем убить её, и считает что так и нужно? Он большее зло или меньшее? Думаю, несчастной девочке все равно.

Его прервали, бросив какое-то неразборчивое замечание. Приор помолчал и ответил:

— Нет, Заступник — не спаситель, он пришел не для того, чтобы насильно избавить мир от всякого зла. Должно быть, Создателю такое под силу, но стоило ли тогда даровать нам, его творениям, свободу выбора? Нет, Заступник пришел для того, чтобы показать нам путь. Всем нам, всем, кто способен выбирать. Для того, чтобы мы знали: и нас самих, и мир вокруг нас можно сделать лучше, чем сейчас. Мы сами можем это сделать, только мы.

Врени вдруг как будто потянуло к зеркалу. Она коснулась сама его рамы. Стекло ещё больше посветлело, стали видны неясные тени. Одна из них сказала:

— Мы знаем, что ты ошибаешься, святоша. Но если бы ты и был прав — что ты можешь нам предложить? От имени церкви Того, Кто сторожит наши души в этом мире,[32] нашего врага?