– Я вас попрошу, отойдите или отвернитесь, – сказала она. – Я не думала, что так рано сюда придет кто-то еще.

Тарас отвернулся, она вышла и, добежав до одежды, опоясалась полотенцем.

– И мы любим купаться по утрам, – повернувшись лицом к собаке и поглаживая ее холеный бок, сказал Тарас. – Тело прекрасно, когда раздето и вода ласкает каждую частицу. Ведь это так, Габен?

Высунув язык, Габен преданно смотрел на хозяина. Время от времени он косил в ее сторону взглядом, с толстых обвислых губ мастифа на песок падала слюна. И вдруг Варе почудилось, что кроме нее и Тараса на берегу есть еще кто-то. Она глянула вдоль берега вдалеке на песчаной косе были видны крохотные фигурки отдыхающих. Но она была уверена, что причины ее беспокойства вполне оправданы. Каким-то шестым чувством она уловила, кто-то смотрит за ними. Неожиданно насторожился и Габен, шерсть на его загривке стала дыбом, он посмотрел в сторону кустарника, над которым высоко в небе парил копчик, затем вновь уставился на Варю, ей даже показалось, что пес готов броситься в кустарник.

– Попридержите собаку, – попросила она. – Он чего-то беспокоится.

– Не бойтесь, он у меня все делает по команде. Но только тогда, когда я даю ее на украинской мове, – пошутил Тарас. – Возможно, он почувствовал лисицу. Они здесь охотятся за птицами. Хочу вернуться к нашей вчерашней теме. Вы, конечно, знаете, что Овидий писал на древнеукраинском. Когда его сослали на Понт Эвксинский, он бывал в Ольвии. Здесь он использовал фольклор и мифологию, превращая людей, диких зверей, домашних животных в растения, камни и даже в созвездия. Но больше всего он писал о женщинах. Вот послушайте: «Смелее, красотка! Чиста лишь та, я ку не шукають!»

«Кто попроворнее умом, та ищет добычу сама», – тут же вспомнила следующую строку ссыльного римского поэта Варя. Когда они были на раскопах в Ольвии, то зачитывались Овидием, его «Наукой любви». – О чем не знают, того не желают, – расчесывая волосы, сказала Варя, приводя себя порядок после купания.

– Я бывал на раскопках в Ольвии, – неожиданно признался Тарас.

– Неужели? И я там работала студенткой.

– Руководителем работ там у вас был, случаем, не Цибульский?

– Аполлон! – не удержавшись, воскликнула она.

– Точно, – подтвердил Тарас. – В свое время я заканчивал Львовский университет и летом работал на раскопках. У меня дома есть небольшая коллекция амфор и монет из Ольвии. Не хотите взглянуть?

– Это интересно.

– Так давайте заедем? У меня за поворотом стоит джип. Вы не бойтесь, я не кусаюсь.

– А я и не боюсь.

– Наверное, вы догадались, что это тот самый Габен, – представил свою собаку Тарас. – Каждое утро я выгуливаю его и купаю в море. Но характер!

– У хороших собак кое-чему людям следовало бы поучиться, – сказала Варя. – Собаки любопытны, но у них, как у людей, нет конфликта между желанием и обязанностями. Они предвидят, и древние считали, что у собак, как и у людей, есть душа. Кстати, ни один самец не укусит самку.

– Вот видите, а вы испугались, – рассмеялся Тарас.

– Да разговор не обо мне, – рассердилась Варя.

– Все, что вы сказали – это о моем Габене, – примирительно сказал Тарас. – Скажу вам по секрету, я его готовлю на выставку, которая должна пройти в Берлине. Кстати, мастиф – самая крупная собака из ныне живущих на земле. По своим охранным качествам он превосходит кавказскую овчарку. А богатые люди всегда хотели иметь надежную охрану.

– Здесь-то от кого? – надевая халат, спросила Варя.

– Например, от волков, – заметил Тарас. – На косе они еще не перевелись. Скажу вам по секрету, волки один на один стараются не встречаться с мастифами. Они привыкли нападать стаей. Ну что, готовы?

Пес знал свое место, едва хозяин открыл дверцу, он заскочил на заднее сиденье и развалился во всю его длину. Варя заколебалась: соседство с такой огромной собакой было ей неприятно, но коли назвалась груздем, то садись и поезжай. Казалось, что джип был специально приспособлен для езды по кучугурам, буквально за считанные минуты они домчались до усадьбы, где жил Тарас. В отличие от Бодни, двор Тараса был обнесен высоким и глухим бетонным забором. Она уже успела заметить, что усадьбы на хуторах располагались сами по себе, там, где кому заблагорассудится: ни улиц, ни плана. Там и сям посреди выжженной степи стояли дома, бетонные и кирпичные, глиняные и деревянные, все они, как правило, были огорожены проволокой; постройки, именуемые дачами, коттеджами или, на современный лад, фазендами, кому как нравилось. Соседями считались те, кто жил в километре друг от друга; складывалось впечатление, что каким-то вихрем несло по степи семена, и там, где они сумели зацепиться, они и дали свои ростки.

Во дворе у Тараса, в углу за металлической решеткой, Варя увидела собачий питомник. При виде хозяина и идущего рядом Габена они заволновались, принялись громко скулить и лаять. Но с особым остервенением они начали облаивать Варю.

– Не беспокойтесь, они все у меня за решеткой. Я их сейчас накормлю, они и успокоятся, – сказал Тарас.

Он распахнул перед ней дверь просторной веранды. Она была задумана как музей, состоящий из чучел животных и птиц. Первое, что бросилось в глаза, так это бегущая прямо к дверям волчица, следом за ней следовал целый выводок крохотных волчат.

– Мои собаки повязали их здесь в Волыженом лесу, – похвастался Тарас.

Варя вспомнила вечерний конвой «Урала». Да, Тарас говорил правду: волки на косе не перевелись. Но почему-то Варе стало жалко и саму волчицу, и особенно этих маленьких волчат. Тарас остановился и пальцем попробовал зубы волчицы.

– Я давно наблюдаю за этими хищниками и пришел к выводу: у человека и волка одна суть. Так сказать, единство противоположностей. Издревле между ними идет борьба не на жизнь, а на смерть. Но человека можно купить, приручить, волка же – никогда. Если бы волку был нужен для дружбы, он бы пришел к нему, как пришла собака, кошка или как вот они. – Тарас показал ладонью на стену, где была прибита голова кабана. – Года три тому назад я хотел приручить одного, но он сбежал. – Зимой я живу во Львове, но каждое лето приезжаю сюда на сафари.

– Куда? – не поняла она.

– А я между делом охочусь.

– На кого?

– Я полюю, на московских дивчат. – Тарас ответил на мове, но она все поняла и, поймав его взгляд, рассердилась: сама дала повод пойти разговору в совсем ненужную ей сторону.

– А вот этого кабана я завалил в Карпатах, – вновь похвастался Тарас и, повернувшись к Варе, добавил: – Здесь живет Проня. Она сапожник, но когда просят, делает чучела. Мне их привозит местный голова. Я называю его Атауальпой, хотя по-настоящему его зовут Семеном. А фамилия у него Альпов. А он меня кличет Писсарой. – Тарас рассмеялся. – Здесь, на косе, я хочу создать частный этнографический музей. Народу сюда приезжает много, но кроме песков, птиц и моря, здесь нечего смотреть. Дикий край, задворки Европы. Даже церковь, и та до недавнего времени стояла без купола. Но мне удалось привлечь спонсоров, и она, слава богу, начала потихоньку обустраиваться. На днях должны привезти новый иконостас, из липы. Вы сходите, посмотрите, служит там Евтевихий. – Тарас на секунду замолчал, затем широким жестом показал на стоящие вдоль стены греческие амфоры. – У меня здесь много чего собралось. Наконечники скифских стрел, греческие монеты из Ольвии, образцы оружия разных эпох.