придя утром, я застала у ее двери Лиду Савельеву, сестру жены Димы Соколова, погибшего на «Малыгине», Любиного племянника. Входим и застаем Любу на полу около оттоманки, пытающуюся вскарабкаться на нее. Услыша голос Лиды, Люба хотела доползти до дверей, отворить их. Это усилие страшно ее ослабило. Мы еле уложили ее на диван, еле привели в себя. Я тотчас же сделала инъекцию камфоры, за день потом сделала четыре раза. Люба ослабела и лежала почти в забытьи. За ночь она очень изменилась, еще осунулась, стало ясно, что дело идет к концу. Лида принесла капусты свежей и кислой, хлеба, булки, я купила на толкучке чудного кефиру, но насколько жадно Люба ела все предыдущие дни, настолько теперь ей это уже было не под силу. Ей очень понравилось, как я ей приготовила «пудинг». Намочив хлеб в соевом молоке, я кипятила его с молоком на сковородке. Получилось очень вкусно, вроде давно забытой шарлотты.

Чувствовалось, как дух постепенно ослабевает, покидает тело. Все время Любе казалось, что она падает. К концу дня я поехала домой пообедать и вечером вернулась обратно – на трамвае туда час езды.

Шла от Мариинского театра, было часов 8 вечера, темно. Разъяснело, звезды на небе, темные массивы домов, тишина запустения. Идешь и не знаешь, застанешь ли человека в живых?

Люба мне обрадовалась, насколько была еще в силах, напоила ее чаем, кашей, кефиром, потопила печь, легла в комнате рядом. Устала очень. Из соседней комнаты, пустой как и вся квартира, раздавалось радио, передавали «Мазепу» Чайковского, очевидно, монтаж из оперы с примесью декламации из «Полтавы». Заливалось сопрано, тенор. В темноте ночи тяжело и грозно ухали пушки. Умирающий голос, однотонный твердил: «Все уходит… все валится… все падает… все уходит… я умираю». Я закрылась с головой одеялом, стало страшно, страшно от собственного ничтожества, от человеческой беспомощности. Изредка Люба вскрикивала… потом опять: «Все падает, Люба, помогите». Через силу я вставала, грела чай, поила горячим, вводила камфору. И равнодушно ложилась, потому что не было сил. А теперь мне кажется, что я могла больше помочь ее духу, надо было почитать вслух ей Евангелие. Хотя она могла принять, пожалуй, за отпевание. Но тогда мне это в голову не пришло. Единственно, о чем я молилась, чтобы Люба дожила до утра, до больницы, так как 27-го ее должны были принять туда.

Так прошла ночь.

Наутро надо было устроить транспорт. Никаких карет «Скорой помощи» нет и в помине. Говорили, что в домах есть активистки-дружинницы, которые, конечно, помогут.

Пошла к управхозше. Никаких активисток, только дворничихи, которые запросили по 400 гр. хлеба каждая, чтобы втроем довезти на тележке больную до больницы. А до больницы 15 минут ходьбы! Это выходило около 400 рублей, откуда их взять?

Я была рада, когда управхозша с другой женщиной, профессиональной санитаркой, взялись перенести Любу на носилках за 200 рублей. Закутали в ватное одеяло, покрыли другим, боты я ей надела, женщины привязали к носилкам полотенца, которые надели на плечи, и очень быстро и хорошо донесли. Когда стали ее переодевать перед тем, чтобы уложить на носилки, женщины обнаружили, что Люба вся покрыта вшами, чего я не заметила без очков, да и не до того было.

Я пришла в ужас. Очевидно, переползли и на меня. Я же все время садилась рядом, чтобы кормить, вводить камфору.

Люба очень боялась, что ее ограбят, и просила кое-что увезти к себе, что поценней: платья, туфли и т. д.

Когда я разбирала ее вещи, я как-то поймала себя на воровских мыслях, причем мыслях абсолютно платонических, ведь вещей чужих я не присвою, я знаю, что тотчас же, в случае смерти, напишу обо всем Оле, которая является наследницей. В чем же дело? Что за психологические зигзаги? Актерски я ясно поняла ограбление умирающих; я же, вернувшись из больницы в комнату Любы, прибрала немного вместе с управхозшей и съела оставшийся хлеб, взяла капусту. С утра я ничего не ела, к себе вернулась после трех, получила в столовой сразу завтрак, обед и ужин и все это сразу съела примерно в пятом часу.

На следующее утро, взглянув в зеркало, я увидела, что у меня отекло все лицо, щеки в нижней части надулись и отвисли. Вот как у нас действует обмен веществ. То ли это произошло от усталости за всю неделю, то ли оттого, что я, целый день проголодав, сразу наелась вечером. Голод сделал нас такими хрупкими по отношению к еде, что вполне понятна становится гибель так многих уехавших. И как благодетельны рационные столовые с их растягиванием еды на целый день.

Что осталось в моей памяти от этой тяжелой недели? Последняя ночь и этот голос: все уходит, все падает, я умираю, пушки, музыка. И как это ни странно, петербургские осенние пейзажи. Я много ходила. Приезжала на девятке, шла к Любе через Фонтанку по Английскому мосту. В глубине синел сизый купол Троицкого собора со стройными колонками и малыми куполами, перед ним по набережной – дома желтоватые, свинцовая Фонтанка и на другом берегу золотисто-рыжая листва деревьев, с каждым днем она коричневела и редела. И еще с Поцелуева моста Исаакий в глубине, за поворотом канала. Ленинград был весь акварельный, блеклый, чудесный по гармонии красок. Напоминал старинные пейзажи и акварели Яремича…

Шапорина Л. В. Дневник: в 2 т. T. 1. М., 2012. С. 375–377.

СОВ. СЕКРЕТНО

Управление НКВД СССР по Ленинградской области и городу Ленинграду

ноября 1942 г. №

СПЕЦСООБЩЕНИЕ

Доклад товарища СТАЛИНА на торжественном заседании Московского совета Депутатов Трудящихся 6 ноября 1942 года, в связи с празднованием 25-ой годовщины Великой Октябрьской Социалистической Революции, широко обсуждается рабочими, служащими, инженерно-технической и научной интеллигенцией Ленинграда.

Трудящиеся Ленинграда заявляют, что товарищ СТАЛИН дал совершенно объективную и ясную оценку положения на фронте, доказал неизбежность поражения гитлеровской Германии в войне, вселил бодрость и твердую уверенность в победе над врагом.

Профессор Педагогического Института им. Покровского ЯКУБИНСКИЙ Л.Н.:

«…Доклад товарища СТАЛИНА немногословный, но в то же время очень содержательный. Сейчас только так и надо выступать, После выступления тов. СТАЛИНА у меня появилась уверенность, что в конце 1942 г. будет положено начало разгрома немцев».

Служащая ремесленного училища № 55 КУБАШОВА:

«…В этом году празднование годовщины Октябрьской Революции не такое торжественное, как в мирное время, но это ничего. Теперь я верю, что будет время, когда празднование будет проходить в другой обстановке, торжественно и весело.

Тов. СТАЛИН в своем докладе твердо сказал, что немцев мы разобьем. Вот