— Слушаюсь, господин атаман! — гаркнул Кузьма, и его голос прозвучал так громко, что японцы и американцы, будто договорившись, громко зааплодировали.

* * *

— Ненавижу интервентов, будь они неладны! — в сердцах высказался Бурматов, когда они остались с Маловым наедине, запершись в кабинете в здании контрразведки.

— А любить их тебя никто не заставляет, — усмехнулся Кузьма. — Раз они здесь, в Верхнеудинске, значит, смирись с их присутствием. Пусть и толку от них мизер, но, слава Богу, хоть не враги…

— Да, с них толку, как с бешеной козы клок, — вздохнул Митрофан. — Хуже всего то, что их защищать и охранять приходится. Япошки, те чуток пошустрее америкашек будут. Америкашек не война, а девки наши интересуют. С их приходом некоторые наши барышни в шлюх продажных превратились. Япошки же на баб меньше падкие и какую-никакую посильную помощь всё же оказывают.

— А убийцу американских офицеров ты, правда, вычислишь, как атаману пообещал? — спросил Кузьма, глядя на распухшее лицо Бурматова.

— Кто его знает! — пожал тот плечами. — Григорий Михайлович человек конкретный: ему вынь да положь. А перечить ему себе дороже… У меня морда ещё после недавнего «разговора» с батькой атаманом в норму не пришла.

— Хорошо, а то, что стрелок женщина, ты так просто брякнул или правду сказал? — поинтересовался Кузьма. — Четыре выстрела и все без промаха. Два офицера и две шлюхи убиты точными попаданиями! Если ещё прибавить, что стреляли в ночи… Нет, определённо, такая точность в стрельбе женщине не под силу.

— Это тебе не под силу, — огрызнулся Митрофан. — Есть такие дамочки, что любого мужика за пояс заткнут. Я знал одну такую, да вот только её медведица задавила.

— И всё равно я ничего не понимаю, — пожал плечами Кузьма. — Ты так убеждённо говоришь, что стреляла женщина, будто присутствовал при этом с ней рядом? Или ты чего-то умалчиваешь, господин штабс-капитан?

— Женщина стреляла, причём молодая, — буркнул Бурматов хмуро. — В то время мой человек у ресторана дежурил. Вот он и заприметил ту сучку драную. Пока патрули со всех улиц к месту убийства стекались, она чёрным ходом в ресторан проскочила. Похоже, что у неё там было к кому за помощью обратиться.

— А что, вы заведение ещё не перетряхнули, контрразведчики хреновы? — удивился Кузьма.

— Спасибо, что посоветовал, а то сами не догадались бы, — усмехнулся Митрофан. — Весь персонал тщательно проверили…

— И ничего?

— Ничего… В ту ночь посетителей полно было. Чуть ли не до утра мракобесничали. Та стервоза, видимо, заранее всё предусмотрела, и у двери, внутри ресторана, её уже поджидал сообщник. Когда дело было сделано, они прошли незаметно в зал, сели за столик и… растворились среди посетителей!

— А пособник из числа ресторанных работников не мог быть?

— Кто его знает… Мы сейчас сторожей и подсобников на причастность проверяем. Пока ещё не вышибли ни одного вразумительного слова.

— А ты сам как думаешь, кто это может быть? Ну? Включи своё чутьё сыщика, если оно из тебя ещё не выветрилось.

Бурматов молчал несколько минут, раздумывая над чем-то. Наконец, видимо, приняв какое-то решение, он сказал:

— Есть у меня одна зацепочка мизерная. Эта стерва, любительница стрелять, прожженная большевичка по кличке Шмель. Кто она, никто из моих осведомителей не знает. Говорят, не местная, из Иркутска. Так вот, она вроде ликвидатора у большевиков была. Всех неугодных устраняла…

— Откуда такие сведения? — напрягся Кузьма. — Описание её у тебя есть?

Митрофан развёл руками.

— Если были бы хоть какие-то приметы, то мы давно бы её вычислили и схватили, — сказал он. — Подпольщики, которых мы сцапали, при самом жёстком допросе не смогли описать её, а значит, не брешут, они её не видели.

— Ну, раз под пытками не признались, значит, так оно и есть, — сказал Кузьма. — А может… — он посмотрел прямо в глаза Бурматова: — А может, бросим играть в эти игрушки, пока не завязли в них по уши? Ты, как я помню, не раз предлагал мне уехать из России. Так вот, я готов сделать это. Мне не по нутру война гражданская, и я не могу видеть врагами тех, кого привык считать своими соотечественниками!

— Вот как ты заговорил, — криво усмехнулся Митрофан. — Твои пресловутые честность и порядочность из тебя ещё не выветрились. А я не наигрался ещё, представляешь? Только-только во вкус вошёл. Мои «бандитские» похождения — херня по сравнению с теми эмоциями, каковые я сейчас испытываю!

— Да, твои эмоции на твоей морде красочно расписаны, — вздохнул Кузьма. — Тебя посильнее отлупить надо было, чтобы задумался над тем, что у забав не всегда хорошие окончания бывают. Можно наиграться, а можно и доиграться, господин штабс-капитан Бурматов!

— Тьфу, чёрт, сплюнь, а то беду накличешь, — замахал руками Митрофан. — Придёт время, уйдём, а сейчас…

— Любой из нас может не дожить до этого времени, — заметил Кузьма скептически. — Хотя… как только представлю себя вдали от родины, так заранее тоска глодать начинает. Может быть, всё уляжется ещё?

— Поживём — увидим, — пожал плечами Бурматов. — Но это будет потом. Сейчас послушай инструктаж по патрулированию улиц, господин хорунжий. Сам атаман Семёнов прилюдно оказал тебе огромное доверие. Так вот, чтобы потом не быть, как я, битым, ты должен расшибиться, но оправдать его!

* * *

Азат Мавлюдов сидел на полу рядом с окном, прислонившись спиной к стене. Матвей спал у печи, подстелив под себя какую-то тряпку.

Из сеней в дом вошла Шмель. В руке девушка держала револьвер. Было видно, что она очень боится.

— Отдохнула бы! — предложил ей Азат, встрепенувшись. — До утра ещё есть время…

— Сам отдыхай, — огрызнулась Шмель, подойдя к окну и выглянув наружу.

— Быстрее утро бы наступило, — вздохнул Азат. — Когда светло на улице, и на сердце как-то веселее.

— Веселиться нам, наверное, ещё долго не придётся, — сказала Шмель задумчиво. — Утром тоже нельзя выходить из дома.

— Это ещё почему? — удивился Азат. — Утром казаки успокоятся и уедут с городских улиц.

— Слабое утешение, — шёпотом сказала Шмель. — Уйдут с улиц одни, придут другие… Казаки, как мне кажется, не просто так усердствуют, вихрем летая по улицам. Своими бешеными скачками они наводят ужас на население… Люди боятся носы из домов высовывать. А для чего всё это? Чтобы бандиты и подпольщики по домам сидели. А вот утром… Утром улицы заполнят пешие патрули. Вот они и начнут проверять дома и… — она замолчала и тихо добавила: — В городе сейчас оставаться опасно. Я хочу, чтобы вы с Матвеем в тайгу ушли.

— Хорошо бы было, — вздохнул Азат. — А ты?

— Я должна завершить одно дело, — ответила Шмель. — Один мой точный выстрел может принести нашему движению огромную пользу.

— Ты собираешься совершить что-то серьёзное и опасное в одиночку?