— И все с оружием?

— Нет, четыре… В двух винтовки, пистолеты, пулемёты и боеприпасы к ним. А в двух — снаряды артиллерийские.

— Да-а-а, слышал, какой взрыв был… У нас на станции чуть уши не заложило.

— Ещё в одном вагоне корреспонденция была, а в шестом обмундирование, — продолжил Кожухов. — Теперь там не собрать ничего. Всё взрывом уничтожило и разметало!

— Молодцы! Молодцы! — улыбнулся командир счастливо. — Славно все постарались, товарищи!

Раздавив окурок каблуком сапога, он окинул взглядом отдыхающих партизан и обратился к Кожухову:

— А что там за солдаты, которых ты за собой тащишь?

— Это семёновцы, которые железнодорожную горловину охраняли, — ответил Василий.

— Ты их в плен взял?

— Нет, это они друг друга арестовали.

— Как это?

— Половина взвода к нам примкнуть решила, вот и арестовала вторую половину, которая предать Семёнова отказалась и сохранила ему верность.

— А кто из них кто?

— Давайте в лагере уточним, Владимир Александрович! Мне некогда было…

Не дослушав его, командир встал и велел привести к нему всех семёновцев. Когда они выстроились в ряд, он окинул их пасмурные лица суровым взглядом:

— Так кто из вас повоевать за советскую власть желает, шаг вперёд!

Шестеро солдат уверенно шагнули вперед.

— Так-так, — улыбнулся Владимир Александрович и подозвал Кожухова. — Погляди, это именно те, кто заранее проявил сознательность?

Василий подозвал Стёпку, путевого обходчика Дементьева, и они вместе осмотрели семёновцев.

— Да, товарищ командир, это они, — подтвердил Стёпка, а Дементьев лишь утвердительно кивнул.

— Раз так, то прошу в отряд, товарищи, — Лавров пожал каждому из них руку. Следом за ним так же поступил и Кожухов.

Затем командир перевёл взгляд на шестерых оставшихся стоять на месте солдат и молоденького офицера, лицо которого было белее бумаги.

— А вы, значится, не хотите изменять присяге и желаете числиться военнопленными? — поинтересовался он.

— Мы сделали свой выбор! — по-юношески запальчиво ответил офицер. — Мы готовы умереть, но никогда не станем предателями!

— И все так думают? — Владимир Александрович покачал укоризненно головой. — Мы здесь все русские люди и на родной земле стоим! Среди нас не может быть предателей!

— Ещё как могут! — возразил так же запальчиво офицер. — Есть предатели, которые врагу иноземному родину продают, а есть предатели, которые в стан идейных врагов перебегают! Лично я между теми и другими разницы не вижу!

— Отлично держишься, глупец! — похвалил его командир. — А вот твой атаман Семёнов с интервентами власть делит. Так как ты считаешь, он предатель родины или нет?

— Интервенты здесь не властвуют, они только помогают нам! — покраснел с досады юноша. — Я офицер, поручик, и… больше не скажу вам ни слова! Перебранка с вами ниже моего достоинства!

У Владимира Александровича брови поползли вверх, и он обвёл долгим взглядом сгрудившихся вокруг партизан.

— Вот каким надо быть солдатом, товарищи! — обратился он к партизанам. — Даже не знаю, что с ними делать теперь. Ведь брать врагов в плен, а потом их кормить и поить не приветствуется партизанской тактикой?

— Расстрелять их, и дело с концом, — загудели партизаны.

— А что скажете вы? — посмотрел на «перебежчиков» командир.

Они промолчали и опустили головы.

— Так вот, товарищи! — Владимир Александрович снова обратился к партизанам: — Я предлагаю поручить расстрел наших врагов тем, кто обезвредил их! Пусть они ещё раз наглядно подтвердят преданность революции и нам с вами решительным поступком! Выдайте им оружие, товарищи!

«Перебежчики» нехотя взяли в руки винтовки, но целиться в бывших однополчан никто из них не спешил.

— Ну так что, готовы ли вы уничтожить врагов революции и советской власти, товарищи? — громко обратился к ним командир. — Или предпочитаете занять место с ними рядом?

На этот раз его слова подействовали на «перебежчиков» отрезвляюще. Они защёлкали затворами, вскинули винтовки — и грянул залп. Шестеро пленных рухнули на землю замертво. В живых остался лишь офицер, в которого не осмелился выстрелить ни один из его бывших подчинённых.

— Что ж, этого и следовало ожидать, — усмехнулся Лавров. — Оружие при себе оставьте…

— А с этим что делать, Владимир Александрович? — указал рукой на едва живого от ужаса офицера Кожухов.

— Ты мой заместитель, комиссар отряда. Вот и принимай правильное решение, — ухмыльнулся Лавров.

— Всё понятно, — кивнул Кожухов и взглянул на Стёпку. — Ну, чего стоишь? Ищи верёвку. Окажем этому желторотому гадёнышу большую честь, товарищи! Мы не будем расстреливать его, а… мы его на суку повесим!

Весть о крупной диверсии на железнодорожной станции с быстротою молнии разнеслась по улицам Верхнеудинска. Пожар на станции, уничтоживший железнодорожные пути, сход с рельсов поезда… Эти ошеломляющие события испугали и озадачили горожан. Сногсшибательная новость обсуждалась на каждом углу. Те, кто сочувствовал белогвардейскому движению и атаману Семёнову, потеряли покой. Ну а те, кто симпатизировал большевикам, втайне радовались громкой акции партизан и снова уверовали в победу революции.

Кузьма Малов тоже слышал о чрезвычайном происшествии на железнодорожной станции, но отнёсся к нему с равнодушием. Его больше волновало состояние Алсу, которая сейчас находилась в больнице. Состояние девушки было крайне тяжёлым.

Как только её привезли в больницу, сразу положили на операционный стол. Алсу очнулась только на следующее утро, и первым её ощущением было отсутствие боли.

— Ну, как ты? — спросил Кузьма, сидевший рядом с кроватью.

— Не знаю, — шёпотом ответила она.

— Ты…

В палату вошёл врач.

— Здесь болит? — спросил он, ощупывая живот девушки.

— Не знаю, — едва слышно прошептала Алсу. — Я не чувствую своего тела.

— Ничего, поправишься, — сказал врач и посмотрел на Кузьму: — А вас я попрошу не приходить к ней минимум неделю. Операция прошла удачно, но она очень слаба от большой потери крови. Ей сейчас очень нужна калорийная вкусная пища… А где её взять, увы, это теперь ваша забота.

Внимательно выслушав врача, Кузьма вышел из больницы и столкнулся с Митрофаном.

— Ты-ы-ы?! — воскликнул Кузьма, увидев распухшее лицо Бурматова. — Где это тебя так угораздило, Митрофан?

— Тебе скажи, и ты того же захочешь, — буркнул тот разбитыми губами. — А то, чего ты зришь воочию, есть «благодарность» атамана Семёнова за «отличную службу», собственноручно им врученную!