появиться на свет удивительные произведения искусства. И как возникали хитрейшие сейфы, на вид совсем безобидные, открыть которые могли только посвященные.

Но Крымов, прошедший огни и воды, обладал криминальным чутьем и умением разгадывать самые сложные задачки. Два часа детектив гипнотизировал грецкую скорлупу, мытарил ее так и сяк. Причудливый грецкий орех серебряной стороной набирался тепла от человеческих рук и теперь уже буквально горел на раскаленной ладони упрямого Андрея Крымова, пока тот не догадался, что нужно сделать: на какой ободок нажать, какой замочек привести в движение, когда успеть вернуть ободок на место… И чудо свершилось. Крымов услышал едва уловимый щелчок — серебряная половина грецкого ореха отделилась и пошла вверх…

Легендарный мастер Левша подковал блоху. Иван Кулибин придумал «водоход», «самобеглую повозку», лифт и мечтал соорудить вечный двигатель. Иоаким Самсонов делал шедевры внутри ореховой скорлупы. Да-да, именно внутри! Он умел создавать в них целые миры, отправляя в хрупкую оболочку семейные тайны с портретами, письмами, любовными посланиями, обручальными колечками, крохотными иконками, и закрывал их невидимыми засовами от чужих глаз. Многим сумел угодить этот умелец, и графу Оводову в том числе. Серебряная крышка миниатюрной шкатулки вдруг поднялась и открыла Крымову крохотный мирок, в который никто не заглядывал последние лет сто.

В ореховой скорлупе, в серебряной ее части, был портрет-миниатюра — все то же изображение удивительной и несчастной Марии Черкасовой. На другой стороне в перламутровом гнездочке — золотой медальон с надписью: «Моей любимой Марии, моему сердцу, душе моей. Д.И.О.». Не было сомнений, это писал граф Дмитрий Иванович Оводов. В крохотной подушечке тесно засело два обручальных колечка, которые, как видно, очень скоро должны были надеть два полюбивших друг друга человека — мужчина и женщина, пожилой граф и его воспитанница. И тут же был плотный комочек бархата с твердой начинкой.

Крымов уже знал, что он увидит…

Вскоре на его ладони оказалась еще одна деформированная пуля, выпущенная из американского кольта сорок пятого калибра, прозванного на всех континентах «Миротворцем». Но это было еще не все. Последнее доказательство, которое, правда, было необходимо больше самому Крымову, чем остальным. Детектив пришел в музей во всеоружии. Он достал из кармана миниатюрный пенал, из него — иглу и пинцет, выдохнул и извлек из серебряной половины скорлупы портрет Марии Черкасовой. Только обод грецкого ореха и сохранился за ним, оставляя зияющую дыру — это пространство было занято серебряной «скорлупой».

Крымов вошел в кабинет Плещеева и сел перед ним на стул.

— Платон Платонович, не удивляйтесь, но сейчас сюда приедет ваш коллега и старый знакомый, с которым я хочу вас помирить раз и навсегда. На то есть причина.

— Кто это? — подозрительно нахмурился директор.

— Скоро вы все узнаете. А пока что…

Он положил руку на стол директора музея и разжал кулак — на его ладони была открытая грецкая скорлупа.

— Вам удалось?! — прошептал Плещеев.

— Представьте себе. Но путь к этому открытию был очень непрост.

— Догадываюсь, Андрей Петрович, — кивнул директор. — А вы мастер на все руки, как я погляжу…

— А вы — счастливый обладатель еще одного экспоната из быта графов Оводовых. — Крымов взглянул на часы. — Сейчас он будет здесь. И я вам обоим расскажу эту историю. — Детектив обернулся. — О, я уже слышу его тяжелые шаги…

— И что я делаю в этом месте, кто мне скажет? — послышался из холла голос с легкой одышкой. — Эй, люди?!

— Да-да, — с ехидной улыбкой кивнул Плещеев, — и запах кошек чую тоже.

Вскоре Андрей Крымов поведал двум старикам, как сложились обстоятельства этой трагической детективной истории.

А начал он так:

— Уважаемый Платон Платонович и не менее уважаемый Петр Семенович. — В его голосе зазвучал тон строгого учителя. — Прошу быть внимательными и не коситься друг на друга враждебно, чем вы сейчас и занимаетесь, отвлекая себя и меня.

Те натужно засопели, только один тоненько, а другой низко, но смирились. С этим норовистым детективом трудно было спорить.

— Итак, когда-то граф Дмитрий Иванович Оводов взял на воспитание девочку из обедневшей дворянский семи Черкасовых, своих дальних родственников. Она росла бок о бок с юношей, молодым графом Павлом Дмитриевичем. Нет ничего странного в том, что девочка прониклась к красавчику невинной детской любовью. Но тот был отдан учиться морскому делу в далекую Великобританию. Повзрослевшая Мария Черкасова, ставшая красавицей, привлекла внимание старого графа. Хотя пятьдесят лет — разве это старость? — усмехнулся детектив. — По нынешним временам — жених!

— По нынешним временам и я жених, — пробурчал Рыков и кивнул: — Даже Платон, а он старше меня на пять лет…

Плещеев занервничал.

— Не будем отвлекаться, — продолжал Крымов. — О Павле у нее остались только воспоминания. А ей уже исполнилось восемнадцать, еще пара лет и, по меркам девятнадцатого века, — старая дева. Так или иначе, она ответила взаимностью графу, который, разумеется, собирался жениться на юной красавице при первой возможности. Судя по семейным письмам, выставленным в экспозиции, и фотографиям с Елисейских Полей, это случилось, когда они отправились в Париж. Граф знал, куда надо везти девушку. Там они и обручились. Свадьбу решили сыграть после возвращения. А когда приехали, обнаружили в доме молодого офицера — Павел Дмитриевич вернулся. Он и учебу закончил, и в обеих Америках успел побывать. Потянуло домой — на месяцок, прежде чем отправиться в Константинополь, потом в Китай и Японию. И, конечно, он тотчас влюбился в юную красавицу. Но она уже принадлежала его отцу. Хотя чувства к молодому графу у нее тоже остались, а возможно, вспыхнули с новой силой. В один из вечеров Павел Оводов ворвался в комнату Марии, которая металась по своим покоям, не зная, как ей быть, и взял ее буквально силой.

— Откуда вы это знаете? — подозрительно спросил Платон Платонович. — Опасное обвинение, детектив!

Крымов вопросительно посмотрел на Рыкова.

— Вы понимаете, о чем я?

— Так это о нем рассказывал Митрофан Пантелеевич? — вскинул брови краевед-кошатник. — Красные шторы? Вы уверены?

— Именно — красные шторы, — кивнул Андрей.

— О чем знаете вы оба и не знаю я? — возмутился Плещеев.

— Платон Платонович, скоро вы все узнаете, — успокоил его Крымов. — Разумеется, Петр Семенович, это был молодой граф. Чего бы ей метаться, если должен был прийти старый граф, как мы его называем? Они и так жили вместе. И вспомните ее слова: «Прошу тебя, нет! Я так не могу!» — И слова мужчины: «Сможешь, никуда не денешься!» Так мог сказать только тот, кто ждал давно и терпеть более не мог. Человек бешеных страстей, каким и был Павел Оводов. Он получил то, что хотел. И