невозможно. «Ну не мальчик ведь. Как без этого мужику?! Они, видно, и женятся рано, что невмоготу».

Гази рассказывал, что разные бывают. Есть те, кто обычай соблюдает, и те, что нарушают и не ждут ту единственную.

– Такты что, и не целовался ни разу?

– Почему не целовался? Целовался и обнимался, – очень его смешили её расспросы, но отвечал прямо, не юлил.

– А так было, что в кровати рядом с женщиной… И понимаешь, что ещё чуть-чуть, и не устоять перед соблазном?

Он уверенно:

– Нет! Для меня это так же естественно, как свинину не есть. Нет и всё! И желание тут же пропадает.

– А были такие, что обижались?

– Конечно. Ещё как обижались! Чего только не было!

Так она у него на поводу и ходила месяца три. Как увидит его по видеозвонку, сама не своя, делай с ней, что хочешь, и опять стыдно и невыносимо, что чувства в ней проснулись и нестыковка во всём – вера разная, обычаи и, главное, огромная разница в возрасте как смертный приговор. Поняла вдруг, что использует он её и ровным счётом ничего к ней не испытывает и любимой называет, чтобы сговорчивей стала, без противления.

Перестала она в один день отвечать на его звонки и сообщения и из инеты без сожаления удалилась, не задумываясь, на время или навсегда. Как только сил хватило. Звонил и писал он ей пару дней подряд и на то, что не отвечала, короткое и немного грубое сообщение прислал: «Что за игнор?» И пропал на целый месяц. У Ольги жизнь остановилась, как заболела, места себе не находила и точно знала название своей хвори – тоска по Гази милому. Потом неожиданно написал, она и не надеялась: «Любимая моя» – и многоточие… Она спросила его: «Ты как ко мне относишься?» – «Как к жене, милая…»

Ольга чуть не захлебнулась, реветь хотелось от счастья. Расспрашивать, что эти слова значат, не стала. Промолчит – догадывайся, мол, сама. Силу она в нём мужскую чувствовала, и слишком гордый, не понимали они часто друг друга, кровь разная.

– Как же ты мог взять и исчезнуть на целый месяц! Не объяснил ничего, не попрощался!

– Я звонил и писал. Ты молчала. Значит, не нужен тебе, раз не ответила.

– Нужен! У меня тоже гордость есть. Тебе только одно от меня надо. А ты подумал, как меня это унижает? Подумал, что мне трудно? Ты ещё мальчишка. Тебе семью заводить, детей… А ты мне про любовь какую-то врёшь.

– Не скажу я больше тебе ни слова о любви, раз не веришь.

– Как не скажешь?! – терялась Оля и ещё сильнее в него влюблялась.

Гази с малолетства борьбой занимался, потом боксом, в профессиональных боях себя пробовал. В Кизляре, где он родился и жил, по его словам, все этим занимаются. Гази и образование высшее имел, как, видно, и все в Дагестане, на кого хоть какие-то надежды в спорте возлагали. Дагестан – место для Оли далёкое и непонятное. На хорошую работу не устроишься, только если по семейной клановости. Его друг московский университет окончил, юрист. Ни в Москве, ни у себя дома работу найти не может. В Москве дагестанца без протеже никуда не возьмут, и в Дагестане без связей нелегко. И вынуждены они идти кто куда: кто в охранники, кто в менты, а кто и на стройки подрабатывать. Гази тоже начал подумывать, куда податься, когда понял, что с боями пора завязывать, только инвалидом останешься на всю жизнь.

Ольга весь интернет перерыла, всё хотелось о его родине знать. Природа красивая, особенно горы. Она-то сама ни разу в горах не была, очень захотелось, нестерпимо. У Гази семья большая, мать с отцом, брат старший и сестра младше его. Все вместе в доме живут. Созванивается она с ним, а у него петухи поют или шум какой-то непонятный.

– Что это? – спрашивает Оля.

– Это, наверно, ласки пришли, пытаются в курятник пробраться и кур передушить.

– Что за ласки такие?

Гази ей картинку из интернета, хищника пушистого.

– Их раньше у нас не было. Теперь как напасть какая-то. Всех кур в округе перебили. С виду такие хорошенькие, а в душе чистые злодеи.

– Ты моя ласка, Гази.

– А ты моя! Олечка.

Долго потом над этим смеялись и друг друга ласками называли. Голос у Гази – как мёд по всему её телу растекается, и акцент нравится, все звуки мягкие. Не всегда было понятно, что он там по телефону или видео говорит, любил тихо, почти шёпотом. Ей всё равно, главное, голос его слышать. После той ссоры он перестал к ней приставать с просьбами дурного свойства, как и не позволял себе такого никогда, ещё сказал, что любит её больше прежнего.

– Почему? – Оля лезла с вечными расспросами.

– Не знаю! Нет на это ответа.

Он, когда летел к ней на один день, деньги у всего Кизляра занимал. Не говорил, только недавно сознался. У них вроде на Кавказе, если одолжили немного, то и не ждут назад. Выручили, значит, себе хороший поступок зачли перед людьми и Богом. Большие деньги на ерунду всякую не очень принято давать, особенно близкому. Дал – можешь навсегда друга потерять. Ольга, когда Гази в дверях своей двушки увидела, рот от удивления и восхищения открыла. Высокий, осанка гордая, глаза углями пылают и губы пухлые, точь-в-точь как у этих кукол из инстаграма. Волосы тёмные-тёмные, а кожа на лице светлее, чем по видео. И совсем молоденький, и двадцати пяти не дашь. Застеснялись оба. Смешно вспоминать.

– Почему я тебе приглянулась? – Ольга выбивала из него ответ, как выбивают пыль из ковра: сколько ни старайся, до конца не выбьешь. – Я же обычная, ничего особенного. А ты такой красивый, смотреть больно.

Гази застенчиво улыбался, но было видно, что приятно ему такое от неё слышать, и обязательно:

– Спасибо, любимая.

Тогда они из дома так и не вышли. Он и Питера не увидел, только из окна такси, когда к её дому ехал и обратно в аэропорт. Как обещал, зацеловал всю и хоть немногословный был, но очень ласковый. Ольга предлагала ему по бокалу вина выпить за успешное лишение дорогой девственности, Гази улыбался, но вина пить не стал. Ночью молиться уходил, а перед этим в душе долго намывался.

– Зачем ты всё моешься и моешься, как енот-полоскун? – смеялась Ольга.

– Нечистый я был. Нельзя после близости простым омовением обойтись.

– Гази, ты честно ни о чём не жалеешь? – заглядывала ему в глаза Ольга.

– Нет, любимая. Я же