сегодня, после похорон, когда Шауль не способен бороться с тенями прошлого?

«Я хочу поехать на кладбище».

Почему он не сказал этого раньше?

Лена поехала с ним, заказала такси. Был кто-то в гостиной, когда они выходили? Он не подумал, что на кладбище может столкнуться с Баснером. То есть подумал, но потом, когда они стояли с Леной у холмика черной взрытой земли. Они были одни, а, может, и нет: он не видел вокруг ничего и никого, только воткнутый в землю прут с табличкой, на которой что-то было написано на иврите. Наверно, даты рождения и смерти. Ни одной понятной цифры, ни одного понятного слова, и он мог верить, что в земле покоится не Ада, а кто-то незнакомый. Если нет даты смерти, то человек не умер. Нет.

Но и живой Аду он больше не мог представить.

Что-то произошло в сознании, что-то оттуда вытеснилось, он опустился на колени, бросил ком земли в центр холмика, земля просыпалась и будто исчезла, как исчезла из его жизни Ада. Он не видел, как ее опускали в землю, не видел, как закапывали, не видел ее после смерти и не мог представить Аду мертвой.

Он вообще не мог ее представить. Никакой. Имя и память. Память и имя.

Сколько времени он простоял на коленях? Наверно, Лена думала, что он молится. Он не молился. Не знал – как. И зачем.

Потом он неожиданно для себя оказался в номере гостиницы. Один. Лена привезла его и оставила? Наверно. Больше некому. А он даже не спросил номера ее телефона. Зачем? Поблагодарить. За что?

У Ады был сын, который умер. Как она пережила это?

Вопрос не показался ему странным. Да, у них не было детей. Сначала не хотела Ада, потом – он. Но сын умер.

Он был уверен, что не спал всю ночь. Переворачивался с боку на бок. Справа он лбом упирался в спину Ады, она почему-то всхлипывала во сне, но будить ее он не хотел. Поворачивался на другой бок, но с той стороны лежал в одежде и храпел Баснер.

Ему хотелось пить, он вставал несколько раз и каждый раз не мог отыскать ванную, чтобы выпить воды из крана, как привык с детства. Бродил по комнате, возвращался и валился на кровать, слышал тихие всхлипы справа и громкий храп слева, пытался уснуть, но не успел: неожиданно настало утро, солнце светило в глаза, Ада и Баснер ушли: Ада на кладбище, Баснер… ах, не все ли равно?

И что теперь делать?

Сон (разве он спал?) кое-как прочистил мозги. Купревич вспомнил вчерашний перелет, поездку в такси. Квартира Ады, муж Ады, Лена, подруга Ады, разговор на кухне, кладбище. Вспомнил, как по дороге в гостиницу он пытался объяснить Лене, что произошло на самом деле. Тогда он все понимал и был уверен, что Лена поняла его объяснение. «Отдохните, придите в себя, – сказала она, оставляя его одного в номере, – а утром…»

Что утром?

Он встал под душ, услышал отдаленный звонок телефона, выскочил, как был, мокрый, полотенце накинул на себя, как тогу. Телефон стоял почему-то не на тумбочке у кровати, а на полке открытого настежь платяного шкафа.

– Я вас не разбудила, Володя?

Лена. Володей его называла только Ада и несколько человек, знавших его с юности. Остальные – Влад.

– Нет, я уже…

– Тогда, – Лена заговорила решительно и твердо, возражений не принимала, – выходите из отеля, напротив кафе. Название на иврите, но у входа стоит большая кукла-повар, так что не ошибетесь. Мы вас там ждем.

– Мы?

– Мы с Шаулем. Вообще-то у него шива, он не должен был выходить из дома, но видеть вас у себя не хочет. Надеюсь, вы понимаете. Поэтому встречаемся в кафе.

– А… Баснер?

– В другом номере. Я звонила, он еще спит.

Крепкие нервы, однако.

– Вы спускаетесь?

– Да, сейчас.

* * *

Куклу-повара он увидел сразу, как только вышел из отеля. А увидев, захотел есть. И кофе. Последний раз он ел в самолете, сколько времени прошло?

Лена и Шауль сидели за столиком у окна. Шауль. Муж Ады. Отец ее ребенка. Нужно протянуть ему руку? Пожать длинные пальцы? Что-то сказать?

Глядя только на Лену, он сел за стол, где уже стояли тарелки с салатами, булочки, чашки с дымившимся кофе.

Шауль, на которого Купревич не смотрел, что-то сказал.

– Шауль, конечно, знает русский, но говорить с вами по-русски не хочет принципиально, – объяснила Лена. – Спрашивает: у вас с собой документы? Паспорт? Можно посмотреть? Там должно быть вписано…

– Я бы, – произнес он, – тоже хотел увидеть паспорт этого господина.

Шауль, на которого Купревич по-прежнему не смотрел, пожал плечами. Как мог он, не глядя, увидеть этот жест? Купревич просто знал, что Шауль пожал плечами и протянул Лене синий паспорт. Лена раскрыла на нужной странице, передавать Купревичу не стала, подержала перед его глазами.

Вот оно. «Married. Ada Uziel».

Ада. Фамилия мужа, конечно. Мало ли женщин с таким именем? Вздор.

Он понимал, что это не вздор. Ада была женой Шауля, которого он все равно видел краем глаза, как ни отворачивался.

– Девичья фамилия Ады – Теплицкая, – сказала Лена.

Да. И что? Мало ли женщин с такой фамилией?

Обмен паспортами – будто обмен пленными. Странная мысль.

Свой паспорт он тоже не хотел отдавать в чужие руки, даже в руки Лены. Открыл на нужной странице, не глядя сунул под нос Шаулю, подержал несколько секунд, спрятал паспорт в карман и посмотрел на Лену – она-то видела реакцию человека, который называл себя мужем Ады.

– Господи, – пробормотала Лена. – Когда вы с Адой поженились? Это невозможно, это все равно ошибка…

– Седьмого апреля восемьдесят девятого.

Шауль взмахнул руками и возмущенно прокричал что-то на иврите.

– Что он говорит?

– У них была хупа в тот день. Могу подтвердить: я была там.

– Когда он познакомился с Адой? И где?

В горле пересохло, ему казалось, слова выговаривались с трудом. Если Шауль ответит так, как он ожидал, значит…

Лена улыбнулась сквозь слезы. Переводить не стала, Шауль понял вопрос, но Лена ответила прежде, чем он успел открыть рот.

– Ада столько раз мне рассказывала… Семнадцатого сентября восемьдесят восьмого года. В Москве. Шауль приехал с израильской делегацией на книжную ярмарку. Народу было много, он обратил внимание на девушку, стоявшую у стенда. Она