«мужа Ады» под локти и усадили в кресло у окна. Баснер тяжело поднялся, постоял, согнувшись, поднял сумку и что-то в ней искал.

Похоже, Купревич единственный понимал, что произошло, и представлял, хотя и смутно, что произойдет в ближайшие минуты. Он попытался бы объяснить, если бы его стали слушать. Возможно, объясняя, он сам понял бы кое-какие детали, остававшиеся пока за пределами осознания. Он даже посочувствовал сидевшему в кресле мужчине: тот сцепил ладони и смотрел на Баснера с ненавистью. Купревич не знал, понимает ли хоть кто-нибудь в комнате по-русски, но английский они должны знать.

Внимание было приковано к Баснеру, что-то искавшему в сумке. Альбом. Конечно.

– Послушайте, – произнес Купревич, – я попробую объяснить…

Женщина в синем что-то прочитала в его взгляде, что-то такое, чего он не смог бы передать словами. Она протянула Купревичу руку, он протянул свою, ладонь легла в ладонь, женщина повела его, и он пошел. Он готов был идти куда угодно, ему стало хорошо, он ощутил себя мальчиком, ему было пять или шесть, он оказался в толпе уличных мальчишек, он так потом говорил себе: «толпа», хотя мальчишек было четверо или пятеро, не больше. Он не понимал, чего от него хотели, а когда дошло, что сейчас его побьют – впервые в жизни, – женщина, возникшая из ниоткуда подобно фее, взяла его за руку, другой рукой раздвинула мальчишек, будто раскрыла штору, и он пошел за ней, хлюпая носом, точно так же, как сейчас.

Женщина привела его на кухню, усадила на табурет у столика, на котором стояло большое блюдо с апельсинами, сложенными горкой, села напротив и сказала требовательно по-русски:

– Рассказывайте.

Прислушавшись, добавила:

– Надеюсь, Шауль справится.

Купревич, как в детстве, когда женщина, которую он потом ни разу не встречал, усадила его на скамейку и сказала: «Успокойся, пожалуйста, скажи, где живешь, я отведу тебя», успокоился, но сразу и взволновался опять от того, что может говорить на родном языке. Заговорил быстро, совсем не так, как в самолете, когда слова давались с трудом. Впоследствии он не смог вспомнить ни единого слова из своего наверняка сбивчивого и путаного рассказа. Ему казалось, что сознание сосредоточилось во взгляде. Редко когда удается, говоря с человеком, смотреть, не отрываясь, ему в глаза и ощущать, что каждое твое слово впитывается, усваивается, и пусть ей не все понятно или все непонятно, но эмоционально они сейчас близки так, как он ни с кем прежде близок не был, кроме Ады, конечно, и женщина эта, немного старше Ады, с седой прядью в волосах, была так на нее похожа, что Купревич перестал воспринимать отличия. Он с Адой говорил, Аде рассказывал, Аде смотрел в глаза.

Замолчал, почувствовав спазм в горле.

– Меня зовут Лена, – произнесла женщина певучим голосом. – Елена Померанц. С Адой мы были подругами, насколько вообще возможно быть подругами в театральном мире. Я работаю в Камерном, костюмерша.

– Вы мне верите? – Слова вырвались непроизвольно, он очень хотел услышать «да».

– Нет, – откровенно призналась Лена и прислушалась к громким голосам из гостиной. Отношения там продолжали выяснять на высоких тонах, но Баснера за дверь пока не выставили, Купревич слышал его голос, срывавшийся на крик.

– Нет, – удрученно повторил Купревич. Подумав, добавил: – Я вас понимаю. Я бы тоже не поверил.

– Чего вы хотите? – У Лены перехватило дыхание, она закашлялась, лицо сразу сделалось некрасивым, Купревич отвернулся, он не хотел видеть ее такой, хотя какое это имело значение? Прислушался. Из гостиной не доносилось ни звука. Тишина казалась тем более странной, что недавно кричали все, и громче, визгливее других – Баснер.

Откашлявшись, Лена налила в чашку воды из крана, сделала несколько глотков, повернулась к Купревичу, произнесла осуждающе:

– Именно сегодня… Аду только что похоронили, а вы…

– Похоронили? – поразился Купревич. – Как же… Почему? Не дождались меня? Господи, да что же это такое!

Эмоции взяли верх над рассудком, и он заплакал.

* * *

Номер в отеле оказался под самой крышей, улица А-Яркон была шумной даже в три часа ночи, на восьмой этаж доносились автомобильные гудки и – время от времени – сирены «скорой». Заснуть не получалось, хотя он принял две таблетки, но давали себя знать три чашки крепкого кофе, выпитые под присмотром Лены на кухне у Шауля… у Ады… то есть у Шауля… Господи…

Он лежал, смотрел в темное окно, где видел тень стоявшего на противоположной стороне улицы высотного здания на фоне подсвеченного городскими огнями ночного неба. Он знал, что произошло. Предполагал, что Баснер не представляет, но хотя бы смирился. А остальные – муж Ады (странно было даже мысленно произносить эти слова), ее подруги, друзья ничего не только не поняли, но и не хотели понимать. Даже Лена, которой он, сбиваясь и повторяя несколько раз одно и то же, рассказал историю Ады, их знакомства, любви и жизни: Ада в детстве, в юности («Откуда вы все это знаете?»), они с Адой в Москве, в Нью-Йорке, и всю Европу объездили, дважды бывали в Париже, двенадцать лет назад и… («Ада не бывала в Париже, двенадцать лет назад они с Шаулем никуда не ездили, потому что у них родился ребенок»).

«Ребенок?» – поразился он. Детей у них с Адой не было. Сначала она не стремилась завести ребенка, потому что было много работы в театре, приходилось бороться за каждую роль. А потом ребенка не хотел он: ему казалось, что детский плач и отсутствие покоя не позволят сосредоточиться на самом важном и ответственном проекте в его жизни. А потом Ада подписала контракт с Камерным театром на роль в постановке шекспировской «Зимней сказки» и улетела в Израиль, бросив мужа на произвол судьбы.

«Ребенок? У Ады?»

Должно быть, он сказал это вслух, потому что Лена холодно ответила:

«Вы не знали?»

«Нет. Но… Где?..»

«Гай умер, – сухо сообщила Лена. – Ему было полтора года, когда…»

Она не стала продолжать. Он не стал спрашивать. Хотел знать, что произошло, но вопроса никогда не задал бы. Нет. И знать не хотел.

Сколько времени он провел на кухне с этой женщиной, Леной? О чем они говорили еще? Он не помнил, хотя не выпил ни грамма спиртного. Наверняка Лена пыталась понять, кто он такой, откуда взялся, какое в действительности имел отношение к Аде. Мужчина из ее прошлого? А второй? Тоже? Они что, сговорились явиться именно