Это жизнь? Нет, конечно же. Он издергается весь, будет неспособен на открытые и нежные чувства к умной и смазливой, и ее изведет своей нервозностью. Разве же это счастье?..

Можно было бы, конечно, начать все с нуля. Просто уйти, оставив всю недвижимость бывшей жене и детям, и начать строить новый фундамент семьи своей новой и дома. Но тут снова возникало очень много всяких разных раздражающих «но».

Просто уйти не получится, потому что Тайка все равно станет его по судам таскать и требовать раздела в бизнесе. Будет претендовать, как опекун его детей, на долю банке. Станет выслеживать, разнюхивать. Жизни не даст, это точно.

И запросто так построить все заново не получится, потому что очень уж хлопотно это, очень!

Каждый день лететь, сломя голову, на строительство. Проверять, сличать с проектной документацией, сметами. Считать, чтобы тебя не обворовали. Выгонять пинками из вагончика одуревших от работы и жары или холода строителей. Наблюдать за ними, чтобы не пропили мешок цемента, не загнали по дешевке кому-нибудь ящик плитки.

Хаустову все это было знакомо, он уже однажды построил себе дом. Второго раза он может и не выдержать.

А новую семью строить разве проще? Да ничего подобного. Новые приобретения: мебель, картины, посуда, простыни. Новый характер рядом, к которому еще притираться и притираться. Снова пеленки, подгузники, детский рев по ночам, режущиеся зубки, сыпь, корь, ветрянка и снова рев по ночам.

Все на нервах! Все новое строительство: и дома и семьи – на нервах. Готов он опять пройти через это? Когда уже под сорок, когда хочется покоя и умиротворения, готов ли он снова к детскому отчаянному плачу, к издерганной изможденной жене?

Нет, честно отвечал сам себе сотни раз Хаустов. Опять пройти через все то, что называется – «свить семейное гнездышко», он не может.

Да, ему отвратительна его жена – Тая, некогда привлекательная уравновешенная блондинка с загадочным взглядом. Отвратительна ее полнота, ее упрямство отвратительно, но…

Но он вынужден и станет с ней жить до тех пор, пока она не умрет. Почему-то Хаустову виделось всегда, что Тайка умрет раньше его. Виделось или желалось, кто знает, но он был почти уверен, что станет ее хоронить. И даже возможно поплачет над ее гробом сладкими слезами долгожданного освобождения.

– Алло, – проворчал он в трубку.

Номер на дисплее мобильного не определился, а это всегда бесило его.

– Алло, Серенький, приветик, – пропел нежный женский голосок. – Куда направляешься? Видела, видела, как ты из дома выскочил, будто ошпаренный, и в гараж направился. А потом выехал за ворота.

– Следишь, что ли, за мной, Маруська? – хмыкнул он и опасливо глянул себе за плечо, словно там могла сидеть грузная теперь Тая и заносить над его головой громадных размеров кулачище.

– Может, и слежу, – продолжила женщина петь в том же ключе. – А чего не проследить за таким милым и симпатичным? Это от безделья первое средство.

– Где муж-то?

– Уехал, – вздохнула Маруся, правда, без особого расстройства. – Может, свернешь с дороги-то, а?

– Нет, Марусь, ну договаривались же. – Хаустов скорчил досадливую гримасу. – В твоем доме – никогда.

– А в твоем? – поддразнила она его и рассмеялась хрипловато.

От этого ее смеха с хрипотцой, от того, как она при этом кончиком языка касалась верхней губы, у Хаустова сводило низ живота. Сегодняшний день не стал исключением, но он все равно решил держаться. Муж Маруси был известным ревнивцем, мог запросто устроить ей проверку и, сказав ей, что уезжает на весь день, мог залечь где-нибудь в кустах с биноклем и вести оттуда наблюдение.

Нет, Хаустов не самоубийца. Ни на какую волнующую блажь он не поддается, он поедет сейчас завтракать, а потом…

– Слушай, Маруська, а что если нам через часок в том самом месте, а?

– Не-еет, через часок я не могу. А ты куда? Во «Вкусняшку»?

Маруся знала, что он время от времени мог сорваться из дома, убежать просто-напросто от гастрономических изысков своей толстухи Тайки.

– Туда.

– Ну ладно, пока, – свернула она внезапно разговор и снова рассмеялась. – Тогда жди сюрпризов, Серенький!

Хаустов в сердцах бросил телефон на пассажирское сиденье. И разразился такой омерзительной бранью в адрес всех без исключения женщин, что, кажется, даже плюшевая собачка, пришпиленная к ветровому стеклу, опасливо вжала голову в плечи.

Что же они делают с ним все, а?! Да за что же ему такое наказание?! Дома Тайка – толстая, упрямая и нелюбимая давно – все нервы измотала. Алинка – молодая еще в сущности баба и довольно привлекательная – без конца крепкой задницей перед его глазами крутит. А он даже глянуть лишний раз на нее боится. Потому как толстый цербер стережет их обоих. Тут еще Маруська на голову свалилась. Теперь явится в кафе, сядет за соседний столик и станет вытворять что-нибудь эдакое, отчего у Хаустова сердце разрывается…

Она ведь в прошлый раз что удумала?! Заявилась во «Вкусняшку» в мини-юбке, размером с салфетку. Села за столик напротив Хаустова и начала попеременно ногу на ногу забрасывать. А белья-то на ней и не было! Хорошо, что в кафе, кроме него и бармена, что находился за спиной у Маруськи, никого больше не было, а то конфуз бы вышел.

Закончилось все тем, что Хаустов, не доев, помчался в туалет, а она за ним следом. Они заперлись изнутри и через пять минут, выбравшись оттуда, ловили на себе восхищенно-понимающие взгляды бармена.

Тоже еще умник! Очень Хаустову нужно его восхищение.

Ему, как только все с него схлынуло, тут же гадко сделалось. Совесть сразу же на барсучьих лапах подкралась и давай цепляться и душу корябать.

Ну, зачем же так-то, Сережа? Среди бела дня, принародно буквально, а! Хрен с ней, с Тайкой, давно уже ты на нее забил, а муж-то Маруськин чем виноват, а? Ты же у него в гостях бываешь, ты же ему руку при встрече жмешь, ты же с ним на охоту ходишь…

Он даже напился, помнится, от всего того, что потом давило, душило и царапало. И зарок себе дал: больше на поводу у Маруськиных пороков не идти. И даже мямлил ей что-то такое по телефону.

А она что же, снова собралась в кафе без трусов явиться? Не-еет, милая девочка, теперь его не возьмешь. Он вот сейчас запросто свернет от парковки возле «Вкусняшки» к шлагбауму. Ему ведь никто не помешает в город уехать позавтракать? Нет! Так он и сделает. Каким бы волнующим не было твое гибкое и молодое тело, он больше принародно его брать не станет. Хочется Маруське, пускай за ним следом в город едет. Квартирка для таких целей на окраине у Хаустова имеется. Так что…

– А ты настырный, Серенький, – прошипела негодующе Маруська, минут через пять позвонив. – В город едешь?

– В город, в город, малыш. И я не настырный, а осторожный.

– Ну, ну… Поезжай.