– Макар! Макар, что с тобой?

Чубатюк безмолвствовал.

Вадим беспомощно огляделся. Бойцы не смели поднять голов, но от церкви кто-то бежал, согнувшись в три погибели. Поручик-пономарь! Полы его ризы взметывались на бегу, подобно крыльям.

Подбежав, он схватил Вадима за руку.

– Вы? Идемте скорее, я вас в этой… как же?.. твою мать… в сторожке укрою. Там безопасно…

Вадим замотал головой.

– Не могу! У меня друга р-ранило… Поможете?

Поручик Яков (а как дальше-то? ничего, кроме имени, Вадим не знал) не мешкал ни секунды. Он подхватил грузного Макара под мышки, приподнял.

– Берите за эти… за…

От волнения все слова вылетели из памяти бедного поручика, но Вадим понял и схватил Чубатюка за ноги в яловых сапогах. Вдвоем они потащили матроса, из спины которого ручейком сочилась кровь, к сторожке, пристроенной к храму. Неизвестный супостат продолжал поливать кладбище свинцовым дождем. Один магазин на сто патронов у него закончился, но он молниеносно выбросил его и вставил следующий. За вспышками не разглядеть было, кто же стреляет. Да и не до разглядываний сейчас – спасти бы Макара и спастись самим!

До сторожки оставалось шагов десять, как вдруг поручик, ужаленный смертоносной пчелой, споткнулся и рухнул на куст шиповника. Вадим явственно увидел его висок, на котором расцвела зловещая алая роза.

С такими ранами не живут – Вадим знал это еще по боям за Осовец. Поэтому он, не задерживаясь, втащил Макара в сторожку и прильнул к щели в стене. Очень хотелось рассмотреть и запомнить гада с пулеметом. Но, как назло, стрельба прекратилась, вновь зарокотал бензиновый двигатель, и грузовик на большой скорости покинул место побоища.

Вадим решился выйти из сторожки. Первым долгом он убедился, что поручик мертв. Эх, судьбина! Войну прошел, от ареста уберегся, а здесь, средь вечного, казалось бы, покоя, настигла его костлявая. И ведь достойно погиб, не струсил, ближних своих выручил, которым вовсе ничем не был обязан.

– Твари гнойные… цвырк!.. скоты, разорви вас пополам!..

Это ругался командир Федько, выбиравшийся из-под обломков раскоканного вазона. И как убого ругался! Куда ему до златоуста Макара…

Вадим закрыл убитому поручику глаза, вернулся в сторожку и приложил ухо к груди Чубатюка. Сердце вроде билось, могутные легкие всхрапывали, как взнузданные кони. Вадим осторожно потряс друга за волосатую, покрытую наколками лапищу.

– Макар, ты живой?

Чубатюк шевельнулся, перекривил спекшиеся усищи:

– Не по сезону шуршишь, братишка! Мы еще всю контру кизяками к телефонной будке присобачим… Гниды глуподырые! Хотели на меня сосновое манто примерить? Мочалки мухоблудные, цуцики фуфлыжные, шмакодявки веревочные… Нет, гвозди-козыри, мы еще повоюем!

Речь Макара прозвучала чарующей музыкой. У Вадима отлегло от сердца. Выживет!

Кладбищенская бойня в прямом и переносном смысле наделала много шума. Средства массовой информации, повинуясь строжайшим распоряжениям, ограничились столь куцыми заметками, что породили тем самым шквал сплетен и домыслов, прокатившийся по всей Москве. В официальную версию о сведении счетов между бандитскими сворами мало кто верил, но и ходившие в народе толкования ночного ЧП выглядели одно другого нелепее. Кто-то на полном серьезе уверял, что перед надвигавшейся восьмой годовщиной Октября восстали из домовин большевистские жертвы, взывая к отмщению, и в Черкизово был пригнан карательный взвод для их усмирения. А еще гуторили, будто интервенты прислали эскадрилью цепеллинов, чтобы бомбить Кремль. Советский дирижабль «Московский химик-резинщик» бесстрашно вступил с ними в бой, оттеснил к окраине, но в неравном сражении был сбит. Тем не менее героическими усилиями стаю агрессоров удалось рассеять. Ходили и другие толки, но они были еще глупее, так что пересказывать их нет охоты.

На Лубянке незамедлительно собралась коллегия ОГПУ в составе товарища Дзержинского, его заместителей Менжинского и Ягоды, а также руководителя Специального отдела Бокия. Не хватало только начальников губотделов, – им требовалось время, чтобы добраться из своих вотчин, а времени как раз было в обрез, поэтому ждать не стали.

Прежде всего Феликса Эдмундовича интересовало, чем обусловлена вопиющая выходка террористов. Допустим, они знали об убийстве Ломбертса, догадывались, что шифровка попала в руки чекистов и на кладбище может быть устроена засада. Но что мешало залечь на дно, не высовывать носа и продолжать вынашивать свои первоначальные планы? Нет же, учинили показательный расстрел, не побоялись угодить в капкан. Бахвалились? Выпячивали свою неустрашимость?

Покровитель Барченко Глеб Иванович Бокий предположил, что заговорщики были осведомлены не только о наличии засады, но и точном ее расположении на территории кладбища. Иначе как объяснить, что огнем из одного ствола в темноте им удалось поразить насмерть четверых бойцов и ранить еще семерых? Сами же они скрылись без потерь. Предпринятое по горячим следам расследование почти ничего не дало. К утру в овраге за городом наткнулись на брошенный грузовик «АМО». Как показало дальнейшее разбирательство, он был угнан из ведомственного гаража пожарной части на Божедомке. В грузовике каких-либо улик не обнаружилось, зато у кладбищенской ограды при дневном свете нашли шахматную фигурку – черного короля. Точь-в-точь такую, какую имел при себе зарезанный англичанин. Дзержинский высказал догадку, что эта фигурка среди членов банды служит чем-то вроде символа, опознавательного знака. Ломбертс мог держать ее у себя, чтобы при встрече со связником предъявить в качестве пароля. Но не похоже было, что у кладбища преступники ее просто потеряли: она лежала на видном месте – не хочешь, а заметишь.

– Значит, оставили специально для нас, – с уверенностью сказал Бокий. – Что-то вроде автографа на память…

Дела Ломбертса и черкизовских стрелков свели в одно, которое получило соответствующее название: «Дело Черного Короля». Следователем по нему назначили помощника начальника центрального управления ОГПУ Алексея Арнольдовича Абрамова. Этот белобрысый сорокалетний вояка пришел в органы еще в восемнадцатом, после того как три года отсидел в германском плену, откуда его освободила армия Антанты. Когда империалистический унтер-офицер вернулся в задрапированную красными флагами Россию, он не слишком удивился произошедшим переменам и сразу принялся искать себе занятие по душе. Попросился в Чрезвычайную комиссию – взяли. В те годы страна была наводнена убийцами, грабителями и проходимцами всех мастей, и новая власть остро нуждалась в кадрах для борьбы с ними. Абрамов проявил рассудительность, смекалку и стал резво подниматься по служебной лестнице. Так и заслужил свои три ромба,