прокат этой незатейливой короткометражки продлил буйствовавшую в стране эйфорию. Появилась новая мода: подражая главным героям, все поголовно стали носить одежду в крупную клетку. Шахматный орнамент наносился на береты, жилетки, блузки, брюки, даже на нательное белье. По воспоминаниям современников, дизайнеры того времени украшали черными и белыми квадратами все, что их клиенты могли надеть на себя. Помимо прочего, не ослабевал приток желающих заниматься в шахматных кружках. Подрастало юное поколение советских игроков, готовое дать новый бой заграничным маэстро.

Смерть Аннеке удалось предотвратить или, по крайней мере, отсрочить. Александр Васильевич запустил ее сердце, применив известные ему знахарские практики и употребив зелье, привезенное когда-то коллегами с острова Суматра. Аннеке не погибла, но и в сознание не пришла. Столичные медики в один голос определили: кома. Не помогли ни традиционные методики, ни бесконтактные ухищрения доктора Фризе. Барченко перевез девушку в Ленинград и отдал на попечение своему другу профессору Бехтереву. Тот испробовал все, что было возможно, но усилия не принесли положительных результатов. Аннеке, как Спящая царевна из сказки, пребывала в своем заколдованном сне и не желала возвращаться в мир.

«Дело Черного Короля» попало в разряд так называемых грифованных и не подлежало огласке. Родственникам Абрамова, не знавшим о его измене, сообщили, что он погиб при исполнении служебных обязанностей. Похороны прошли скромно. За телами Надин и Шварца никто не обратился. Их сожгли на загородном военном полигоне, а прах, запечатанный в контейнеры, закопали в лесу. Относительно Бюхнера поступил запрос из Швейцарии. Редакция «Ной Цюрхер цайтунг» интересовалась судьбой своего репортера, переставшего выходить на связь. Был отправлен ответ, гласивший, что Бюхнер вошел в контакт с террористами, которые готовили акт, направленный против мирных граждан и имевший целью подорвать устои государства рабочих и крестьян. Если редакция уважаемого издания намерена раздуть скандал, то советская сторона не станет отмалчиваться и опубликует материалы, которые выставят Бюхнера в таком нелицеприятном свете, что это нанесет несомненный урон его работодателям. Господа из Цюриха, обдумав последствия, ничего раздувать не стали, история была замята.

Вадима Арсеньева после ареста привезли на Лубянку, где его допросил Менжинский. Зампред хотел знать, на что купился задержанный, когда согласился сотрудничать с преступниками. Вадим, как мог, отстаивал свои позиции, ссылался на то, что прилагал все усилия для ликвидации банды и предотвращения ущерба родной стране. Менжинский не смог одним заходом решить, верить арестанту или нет. Показания очевидцев говорили против Вадима, но факты свидетельствовали за. Именно на факты в беседах с Вячеславом Рудольфовичем упирал Барченко, изо всех сил старавшийся оправдать своего протеже. Но Менжинский держал на шефа особой группы обиду за возникшие вокруг недавних событий треволнения, поэтому не стал ничего решать в одностороннем порядке и передал дело следователям. Ангажированные Ягодой, они рьяно взялись копать под Вадима. Было очевидно, что с таким подходом нечего и рассчитывать на оправдательный приговор.

Ученые из Академии наук исследовали инфразвуковой излучатель, признали его изобретением остроумным, но лишенным практического смысла. «Действие представленного в АН устройства плохо поддается контролю, – говорилось в заключении, подписанном тремя уважаемыми физиками, – и может являть опасность для того, кем оно используется. Малая мощность звуковых колебаний не позволяет рассчитывать на высокую эффективность прибора в случае его применения в качестве оружия. И хотя принцип его работы заслуживает дальнейшего изучения, на сегодняшнем этапе вопрос о налаживании производства поднимать рано…»

Вадим не знал о выводах научных деятелей. Правду говоря, эта сторона его мало интересовала. До суда он был определен в Лефортовскую тюрьму, которая с прошлого года именовалась «изолятором специального назначения». В этих стенах содержались важные подследственные и осужденные на десять лет строгого режима.

Вадиму досталась одиночная камера с видом на Лефортовский вал. Посетителей к нему не допускали. В ожидании своей участи он лежал на привинченных к полу нарах, смотрел в серый потолок и перебирал в уме события прожитых на земле двадцати девяти лет. Через призму нынешних обстоятельств все они выглядели безрадостными.

Ночами ему снилась Аннеке. Он видел ее полудетское лицо, смешные косички и слышал голос, молитвенно повторявший:

– Не покидай меня! Я хотеть, чтобы мы быть вместе… Я тебя люблю!

Голос звучал в голове до самого утра, постепенно отдаляясь и затихая.

Вадим просыпался от окриков надзирателей, смотрел на решетчатое окно и приходил к лишенному оригинальности выводу: счастье – это зыбкий мираж. Оно возникает, расцвеченное солнечными лучами, манит, окрыляет, сулит непреходящую усладу…

Но тронь – и рассыплется.