так, но я не хотел об этом вспоминать. Я не хотел даже помнить о том, что моей матерью была ужасная леди Моргауза.

— С нами Бог, — горько ответил я, — а Эбраук может оставаться со своей неправедностью.

Гневная вспышка озарила лицо Элидан. Морфран взглянул на меня и предложил взять ее в заложники, но я покачал головой.

— Да уж, не стоит этого делать, — усмехнулась Элидан. — Война будет так и так, лорд Гавейн. Войны хочет мой брат. И никакие заложники не смогут ему помешать. Погиб воин. Кровь должна быть отомщена.

Мне казалось странным слышать от нее такие слова. Я растерялся. А она подъехала ближе, взяла меня за руку и прижала ее ко лбу.

— Я люблю тебя, лорд Гавейн. Но я люблю и своего брата. Прошу тебя, не надо с ним сражаться. Обещай, что не причинишь ему вреда. Обещай поговорить о нем с Императором. Пусть лорд Артур сохранит ему жизнь, если Бран, сын Кау, поклянется ему в верности. Впрочем, это едва ли… Нет, лучше просто пообещай, что брат не падет от твой руки.

Я резко вырвал у нее свою руку. Меня, честно говоря, разгневало то, как она выпрашивала жизнь для своего родича.

–Если твой брат собирается строить из себя вероломного дурака, это его дело. Но тогда он должен быть готов к любым последствиям. Конечно, мой господин гораздо лучше меня знает, как обуздывать строптивых подданных.

Она побледнела и посмотрела на меня так холодно, что я поспешил добавить:

— Хорошо. Обещаю тебе, что не стану убивать твоего брата. Солнцем и ветром клянусь, убивать не стану. Что же касается моего господина… милорд Артур милосерден.

Она провела ладонью по лбу, то ли отводя растрепавшиеся волосы, то ли потому, что у нее внезапно заболела голова.

— Принимаю твою клятву, лорд Гавейн, — глухо сказала она. — Да хранят тебя Бог и его святые!

Мы еще долго смотрели друг на друга. Я отчаянно пытался найти нужные слова, которые сделали бы это прощание легче, но не смог придумать ни одного. Тогда я просто кивнул и пустил Цинкаледа галопом. Она осталась стоять на месте. Перед поворотом дороги я оглянулся и подумал том, что женщина должна обладать немалым мужеством, чтобы отважиться на такое прощание. А мне следовало быть добрее к ней.

— И как это надо понимать? — спросил Морфран, выравнивая ход своей лошади с моим конем. Я покачал головой, и он понимающе улыбнулся. — Значит, сестра короля зовет тебя «мой ястреб»? Это хорошая заноза для Брана. Сладкоречивый ястреб-тетеревятник? Почему ты нам не сказал? Я сложу песню об этой истории Она так и будет называться: «Песня о гостеприимстве повелителя Эбраука короля Брана!» Он тут же начал прикидывать слова будущей песни, то и дело поминая Элидан. Сначала я рассердился, но через некоторое время уже смеялся, настолько забавно он представлял нашу поездку в Эбраук.

Лорд Гавейн покрутил в руках кусок бересты для растопки, потом бросил ее в огонь и прикрыл глаза рукой. Отец поставил заготовку чашки на стол, положил нож рядом, встал и подошел к нашему гостю.

— Знаешь что, лорд Гавейн, не стоит тебе рассказывать эту историю дальше.

Всадник поднял на него глаза и некоторое время молчал, а потом глухо произнес:

— Наверное, ты прав. Но сказать я был должен. Я не собираюсь скрывать свой позор.

— Ладно. Но на сегодня хватит. Уже поздно, все устали.

— Хорошо. Благодарю тебя за гостеприимство, Сион.

— Мой дом — твой дом, — ответил отец. — Спи спокойно, милорд. Доброй ночи.

Глава третья

На следующий день отец снова отправил меня за реку, на этот раз добыть плашек для починки коровника. По мне, так не особо он нуждался в ремонте, но меня не спрашивали. Отправились мы с моим братом Дэфиддом. Я весь день думал о нашем госте, вспоминал его историю и почти не обращал внимания на окружающее. Я все представлял, как вот сейчас из леса выедет эта Элидан, вся в синем шелке, словно королева Дивного Народа из песен. Правда, потом я вспомнил, что рыцарь описывал ее худой и некрасивой, но тут я ему просто не верил. Это лорду Гавейну могло так показаться.

Отец не раз говорил, что если можно что-то исправить, надо просто брать и делать, а если исправить ничего нельзя, надо положиться на Бога. По мне, так лорд Гавейн был слишком жесток с этой дамой. Правда, воины обычно и бывают жестокими. Все, что о них рассказывали, все, что пели в песнях, сводилось к насилию, жестокости и распутству, поэтому мне казалось, что угрызения совести нашего гостя слегка преувеличены. Для воина, привыкшего к грабежам и убийствам, беспокоиться о чести какой-то девицы неестественно. Ко времени возвращения домой я уже полностью отошел от впечатления, вызванного историей рыцаря, да к тому же промерз насквозь и устал.

Я зашел в конюшню, чтобы пристроить волов, и застал там лорда Гавейна. К моему удивлению, он чистил нашу кобылу. Я так и замер и стоял, пока он не обернулся ко мне и не улыбнулся. Вернув на место собственную отвисшую челюсть, я с трудом вымолвил:

— Ну, зачем вы так, милорд? Не пристало вам это занятие…

— Напрасно ты так думаешь, — ответил он. — Мне же постоянно приходится ухаживать за лошадьми. А тут у вас такая замечательная маленькая кобылка...

— Да я не про то! Вы, ну, вы ранены, и вы же гость!

— Э-э, оставь. Дело нехитрое. Вот за волами я ухаживать совсем не умею. Вообще, довольно мало знаю о скоте. Разве что с овцами бы справился. — Он снова вернулся к своему занятию, что-то тихонько напевая себе под нос. Наша гнедая потерлась об него головой и закрыла глаза, блаженствуя. Наверное, это пришлось не по нраву его жеребцу. Он вскинул голову и заржал. Лорд Гавейн рассмеялся и заговорил с ним по-ирландски. Я еще с минуту наблюдал за этой сценой, потом взял вилы и пошел к волам. Слова рыцаря словно бы все поставили на место.

После ужина я разомлел. Мама посоветовала мне отправляться спать, но я не настолько устал сегодня, чтобы пропустить следующую часть рассказа. Я устроился справа от очага и поиграл с нашей гончей. Ей очень